– Бестолочь, – заругался Архивариус, – ты мне чуть руку не оттяпал! Понемножку нужно!
– Я побыстрее вырыть хотел! – оправдывался работяга.
– Исторический слой спешки не любит! – заметил учитель, ремонтируя фонарик.
Наконец свет появился снова. Архивариус направил лучик в углубление, и там что-то блеснуло.
– Не копать! – рявкнул руководитель и начал скрести в яме пальцами.
Он извлёк какую-то металлическую вещицу, поплевал на неё и, протерев носовым платком, приблизил к глазам. Лицо Архивариуса выразило величайшую радость.
– Это же замочек от древнего фолианта! – воскликнул он. – А какая энергетика прёт!
Глаза Толика блеснули.
– Золотой?
Архивариус попробовал находку на зуб.
– Скорее всего, медный.
Лицо Толика скисло.
– Выгоднее медный кабель выкапывать. Там хоть весу больше.
– Всё ценное там, внутри! – Архивариус затряс от радости напарника за плечи. – Мы на верном пути!
Вдруг Толик встрепенулся.
– Постой! Дай-ка сюда! – протянул он руку к исторической находке. – Где-то я такую штуковину уже видел!
Он внимательно посмотрел на замочек, взял у руководителя фонарик и пошёл к куче мусора.
– Ё моё! Да здесь до фига таких! – осветил он фонариком поломанный комод с множеством точно таких же замков. – А в этом месте одного не хватает! Вот он в ямку-то и залетел!
Архивариус сравнил металлические изделия комода с замочком от «древнего фолианта» и сердито сказал:
– Чтобы проникнуть в суть, надо презирать модальность зримого, балбес! За работу!
Блюм в тяжёлой римской тоге возлежал на тахте в квартире Пустырёвой. Любовь Семёновна в лёгкой тунике сервировала перед ним столик. Блюм взял в руки бокал с вином и встал в торжественную позу.
– Священный сенат одобрил наш почин, – начал он свою речь. –
Великий монумент будет возвышаться в третьем Риме! И этим документом я обязан тебе, о, несравненная матрона!
– Не хочу быть матроной, – скривила улыбку Любовь Семёновна. – Кстати!
Она быстро сбегала в кладовку и вернулась с ботинком авангардиста, которым он запустил в Пустырёву из троллейбуса.
– Хранила все семь лет!
– Что это? – брезгливо взял Блюм за шнурок ботинок. – И я когда-то носил говнодавы фабрики «Скороход»? Немедленно выкинь эту гадость!
Блюм нажал на кнопку пульта, и приделанный к люстре вентилятор начал выдувать из коробочки лепестки роз, которые мягко ложились повсюду, распространяя благоуханье. Пустырёва вдохнула аромат всей грудью и застонала от блаженства. Усатый римлянин осушил бокал до дна и снова возлёг на ложе.
– А теперь я хотел бы перейти к самому главному.
Любовь Семёновна смущённо улыбнулась и опустила глаза.
– Готова ли ты, мудрейшая Минерва, выслушать мои слова до конца?
– Да, – вся в ожидании пролепетала хозяйка.
– Итак, мы переходим ко второму этапу великого почина. Сегодня я счастливейший из людей: я нищ! Я открыл счёт в банке для перечислений всевозможных пожертвований на памятник и внёс все свои сбережения первым! Ради великой идеи я готов отдать последние сандалии!
Рука Пустырёвой сжала горсть лепестков роз. Она встала и медленно подошла к окну. Губы её дрогнули.
– На следующем этапе нам нужно привлечь как можно больше спонсоров, о, милосерднейшая Юнона!
– Я думала, ты поумнел, – сказала начальница грудным голосом, не оборачиваясь. – А ты такой же олух, как и был! Думаешь, твоё сооружение тебя прокормит?
– О, я готов голодать всю жизнь, лишь бы осуществился мой проект!
