Читать онлайн Иван Глемба, Андрей Прохоренко - Горпына

Обращаясь к героической истории нашего народа, к его славному казацкому прошлому, отображая неуступчивые и свободолюбивые казацкие характеры, мы, являясь соавторами записок казацкого батьки Василя Галайды по прозвищу Куйбан, мало внимания уделили женщинам. В предлагаемой читателю повести казацкого батьки, как можно будет увидеть, сполна устранен этот недостаток, поскольку написана она о женщине, которая не меньше, чем мужчины, достойна того, чтобы ее история стала достоянием широкой гласности. История казачки Горпыны может вполне стать примером поведения и отношения женщины к жизни, которая, зная, что ей надо делать, несмотря на трудности и невзгоды не пасует перед ними, не жалуется на судьбу, не смиренно просит кого-то о чем-то. Горпына делает все для того, чтобы изменить своими действиями судьбу, что свою, что любимого ею мужчины.

В чем же сила женщины? В ее самоотверженности, в отваге, в делании своего дела, как она это видит и понимает, или, может быть, в искренности и в широте взгляда на свое будущее и на будущее ее мужчины. Ответ на этот вопрос дает сама история, изложенная казацким батькой Василем Галайдой, который был лично знаком с Горпыной, несмотря на то, что женщинам не разрешалось быть на Сечи или жить вблизи нее в соответствии с казацкими законами. Тем не менее, это не помешало Горпыне, да и не только ей, а и сотням женщин делать то, что было нужно в сложившихся условиях и что они считали необходимым. И в данном случае лучшие представительницы нашего народа не были жеманными барышнями, не просили смиренно у небес милости, а сами своими действиями добивались нужного результата.

Да, лучшие дочери нашего народа не были характерниками, а были ведуницами или ведуньями, женщинами, которым было в то время, пусть и малой мерой, еще открыто угасающее и перекрученное знание предков. Арийский корень и исток нации был в описываемые времена более ощутим в сынах и дочерях нашего народа. Даже не десятки, а сотни из них слушали и слышали слог «Ор» – слог вечности Бытия, который звучал еще в пространстве и времени, исходя из прошлого, наполняя собой земной эфир.

Лучшие представители наших предков, а действие повести происходит в конце шестнадцатого, в начале семнадцатого века, еще видели в прошлом и скифов, и киммерийцев, и ариев, даже говорили с ними, несмотря на орзнай – время сумерек. Так арии называли наши времена, видя из прошлого доминирующие в них энергии, которые навевались привнесенным на наши земли христианством, магической и ритуальной работой, подрывающей основы нации и народов, проживающих на этих землях.

Мы, отметим, живем на этой земле еще потому, что наши предки из поколения в поколение копили в себе силу, жили, опираясь на себя и на свои способности, на свойственное им понимание мира и событий, в нем происходящих. Казацкие рода тогда еще не были столь подвержены вырождению и внутренней слабости, а некоторые секреты все еще передавались из поколения в поколение.

Тогда, более четырехсот лет тому назад, не была еще так критично прервана нить между поколениями. Травники, знахари, являясь продолжением волховского движения, еще во многих поселениях и местечках на Сечи и возле нее исправно и со знанием дела выполняли свою повседневную работу, только лишь крепчая с годами. В их глазах, когда они смотрели на эти бесконечные степи и землю, которая снискала себе название Дикого поля, еще светилось знание жизни и видение ее совершенно иных горизонтов.

Что жизнь? Лишь промежуток между рождением и смертью. Она, жизнь, лишь возможность многое сделать, проявить то лучшее, что нарабатывается, копится в личности ее непрестанным трудом. В этой работе нет выходных и праздников, здесь все по-честному. Если ты уклонился или чего-то не успел сделать, то наградой тебе будет быстрая смерть или, что еще хуже, тугой татарский аркан и плен, где жизнь тебе точно не понравится. Если мужчины попадали на галеры, то женщин продавали в гаремы, красивых конечно. Турки ведь на самом деле были знатоками и ценителями женской красоты. Некоторые из них попросту паразитировали на молодых наложницах, подпитываясь их энергиями во время полового акта или делали это по-иному с таким же результатом.

Так что рассказы о счастливой жизни в гаремах, которой никогда у пленниц не было, – даже не сказки, а сплошной обман, поскольку на самом деле женщина, пока была молода, считалась только лишь источником удовольствия. Она должна была знать свое место. Если женщина начинала возмущаться или каким-то образом даже не отстаивать, а намекать на свои права, то были сотни способов принудить ее к повиновению. Так что лица красивых женщин в гаремах, смотрящие на нас с экранов, только лишь красивая обёртка, за которой слышатся рыдания, чувствуются полная беспросветность и покорность судьбе.

Не будем больше интриговать читателя. Предоставим слово Василю Галайде и Горпыне. Вдвоем они расскажут о диковинном переплетении судеб и линий жизни, путей и дорог многих людей, в том числе и своих собственных. Ибо переплетение судеб и формирует узор под названием жизнь. И каждый в ней и ловец, и купец, и жертва, если не может и не учится за себя постоять.

Вопросы, отзывы, замечания, предложения, возникшие в процессе и после чтения книги, можно присылать по адресу – prohor38@ukr.net

Под конец многотрудной и интересной жизни, а мой возраст уже подошел к девяноста годам, ты как никогда ощущаешь, что времени до ухода остается все меньше, а сделать предстоит все больше. Иной раз, оглядываясь на прожитую жизнь, ты понимаешь, что многое сделал не так, как надо было бы, но в тоже время ты отчетливо осознаешь, что не мог это сделать по-другому. С высоты прожитых лет, когда ты, глядя на себя в молодости, видишь лихого казака, привыкшего прокладывать себе в жизни дорогу саблей и копьем, ты понимаешь, что тот, кем ты был, не понимал многих прописных истин. Как выжил тот казак, ты и сам не понимаешь. Сеча за сечей, рубец на рубце и это притом, что ты с четырех лет занимался исправно казацкой наукой под руководством одних из самых лучших и искусных казацких батек.

Я, Василь Галайда, был приемным сыном казака-характерника Славка Задериги из рода потомственных казаков. О тайне своего рождения я узнал только лишь после того, как мне исполнилось двадцать семь лет. Отец одно время возглавлял курень казацкой разведки, а потом, когда ушел оттуда по ряду причин, занялся характерництвом, давней казацкой наукой. Правда, не уберегла она его от ранней, как я считаю, и смерти. Да и что для казака-характерника возраст в шестьдесят пять лет? Это почти что начало пути к себе сильному, смелому и уверенному мужчине. Это я понял на своем опыте, когда уже многое прошел в жизни, долгое время тренировал казаков из куреня казацкой разведки, после чего в 1637 году вынужден был покинуть Украину и переселиться на Дон. Почти четыре года я провел в тамошних местах, но любовь к Украине не дала мне долгое время находиться вдали от дома. Слишком явственно и четко проплывали перед моим взором пейзажи Великого Луга, Хортицы, днепровских плавней, без которых я не мыслил своего существования.

Несмотря на опасность, грозившую мне, я вернулся в родные края, побывал на Сечи, построил себе несколько домиков в глухих местах днепровских плавней, и чуть было не погиб. Помогли мне ученики. Если бы не Куйбида, не Яр Козима, не Гнат Янинец, не дожил бы я не то, что до девяноста лет, не перешел бы порог и семидесяти двух лет. Хуже всего то, что против меня работали не турки, не татары, а свои же люди, тоже казаки, но не желающие, чтобы казацкий батька, который почти шестнадцать лет возглавлял с 1622 года круг казацких батек на Хортице, вновь вернулся к прежнему действию.

Казацкая сила тогда постепенно теряла в кондициях. Многие пошли под поляков, некоторые склонялись к московитам, были на Сечи и сторонники турок. Сложное было тогда время, когда после разгрома казацких восстаний не было предводителей, которые, как тот же Сагайдачный или Самийло Кошка могли бы изменить складывающееся и сложившееся положение дел.

Украина тогда замерла в преддверии новых битв, которые отчетливо видны были в пространстве времени, если быть способным видеть прошлое и будущее. Богдан еще не пришел. Он даже не думал еще о том, что ему вскоре придётся делать. Многие же казацкие воины разбрелись в поисках лучшей доли. Некоторые из них отправились в Европу, некоторые ушли, как я, на Дон или в Персию, подались в Молдавию или в Карпаты, даже в Турцию и в Грецию. Умелые воины ценились везде. Им хорошо платили за работу. Казаки были неприхотливы, выносливы, умны и терпеливы. Я же в те годы уже перешел порог семидесяти лет. Силы не потерял, как и быстроты в движениях, но не учел коварства врагов, попал в засаду в плавнях и был тяжело ранен. Ранение не оставляло мне шансов на жизнь, если бы не одно «но»…

Это «но» заключалось в том, что казаки из моего окружения, а, потомки, в казацкой среде знали все и обо всем, узнали, что есть в районе Канева, в тамошних лесистых местах, одна женщина. Женщина эта не простая, а внучка одного из самых искусных в прошлом лекарей на Украине. Митрий Джалиба, который называл себя Митшей, один из самых удачливых в свое время казацких атаманов, после того, как повесил саблю на стенку, переселился в те края и занялся лекарством и целительством, продолжая традиции предков. А какие тогда были традиции в наших местах? Только лишь волховские. Время волхвов ушло, но не все было так однозначно. Сумерки в виде панской Польши пока еще до унии 1569 года не опускались на наши земли. Здесь жили прежним укладом, поминая предков, давних богов или продолжая еще волховские традиции.

Так вот, решили меня мои товарищи и помощники по речке на чайке доставить до места. Подлечили немного так, чтобы я не умер в дороге, подвезли вначале на Хортицу, где батьки казацкие издавна проживали, но потом, рассудив здраво, учитывая складывающиеся обстоятельства, решили не рисковать и повезли вверх по Славуте. Было это ближе к началу осени, когда солнце уже не так ярко светит, нет жары, а к ночи уже холодает. Я не очень-то и хотел путешествовать далеко от привычных мест. Считал, что отлежусь и сам справлюсь со своим излечением, но и Остап Куйбида, и Яр Козима, которого кликали Янычаром и Савелий Малашко, – все, как один, были за то, чтобы увести меня из мест, где они не могли полной мерой гарантировать мою безопасность.