– Почему датчане не посылают к нам своих миссионеров? – спросил я.
– Бог этого не допускает, господин, – ответил Виллибальд.
Его товарищ, священник, чье имя я давно позабыл, рьяно кивнул в знак согласия.
– Может, у них есть дела поважнее? – предположил я.
– Если у датчан имеются уши, чтобы слышать, – заверил Виллибальд, – они примут послание Христа с радостью и весельем!
– Ты – дурак, отец, – ласково бросил я. – Знаешь ли ты, скольких миссионеров Альфреда уже убили?
– Мы все должны быть готовы к мученичеству, господин, – отозвался Виллибальд, хотя теперь голос его звучал тревожно.
– Священникам вспороли животы, – задумчиво проговорил я, – выдавили им глаза, отрезали яйца и вырвали языки. Помнишь монаха, которого мы нашли у Иппи? – обратился я к Финану.
Финан бежал из Ирландии и считался христианином, хотя его религия была настолько перепутана с мифами, что в ней с трудом распознавалась та вера, которую проповедовал Виллибальд.
– Как умер тот бедняга? – спросил я.
– С бедолаги живьем содрали кожу, – отозвался Финан.
– Начиная с пальцев ног?
– Просто медленно ее снимая, – подтвердил Финан. – И наверное, на это ушли часы.
– Они ее не снимали, – уточнил я. – Ты не можешь освежевать человека, как ягненка.
– Верно, – согласился Финан. – С человека кожу приходится сдирать рывками. Для этого требуется много сил!
– Он был миссионером, – обратился я к Виллибальду.
– И к тому же благословенным мучеником, – жизнерадостно добавил Финан. – Но датчане, наверное, заскучали, потому что в конце концов прикончили его. Опробовали на его животе пилу, которой пилят деревья.
– А мне кажется, это был топор, – усомнился я.
– Нет, то была пила, господин, – ухмыляясь, стоял на своем Финан. – С жестокими большими зубьями. Она разорвала его пополам, вот так-то.
Отец Виллибальд, который постоянно страдал морской болезнью, шатаясь, направился к борту.
Мы повернули корабль на юг.
Устье Темеза – предательское место отмелей и сильных приливов, но я патрулировал эти воды уже пять лет и почти не нуждался в том, чтобы посматривать на метки на берегу, когда мы шли на веслах к берегу Скэпеджа. Там, впереди, между двумя вытащенными на берег судами, ожидали враги. Датчане. Человек сто, а может, и больше – все в кольчугах, шлемах, с блестящим оружием.
– Можно перерезать всю команду, – заметил я Финану. – У нас для этого достаточно людей.
– Мы же согласились явиться с миром! – запротестовал отец Виллибальд, вытирая губы рукавом.
Итак, мы явились с миром.
Я приказал «Кенелму» и «Дракону-мореплавателю» остаться у топкого берега, а «Сеолфервулфа» мы вывели на покатую илистую отмель между двумя датскими судами.
Нос «Сеолфервулфа» издал шипящий звук, когда судно замедлило ход и остановилось. Теперь оно прочно сидело на земле, но начинался прилив, поэтому некоторое время судно будет в безопасности.
Я спрыгнул с носа корабля, с плеском уйдя в глубокий мокрый ил, и побрел к твердой земле, где ожидали наши враги.
– Мой господин Утред, – приветствовал меня вожак датчан.
Он ухмыльнулся и широко раскинул руки. То был коренастый золотоволосый человек с квадратной челюстью. Борода заплетена в пять толстых кос, украшенных серебряными пряжками, предплечья блестели от золотых и серебряных браслетов, пояс, с которого свисал меч с широким лезвием, тоже украшало золото. Датчанин выглядел удачливым воином – и был им; и что-то в его открытом лице заставляло его казаться достойным доверия… А вот доверия как раз он и не был достоин.
