Сняв шлем, он рассматривал людей на укреплениях до тех пор, пока не заметил Осферта в бронзовом обруче на голове. Харальд никогда не видел Альфреда и принял внебрачного сына за его отца.
– Альфред! – заорал он.
– Король не разговаривает с разбойниками! – крикнул я в ответ.
Харальд ухмыльнулся. У него было широкое, как совок для ячменя, лицо, кривой с горбинкой нос, большой рот, а глаза – хищные, как у волка.
– Ты – Утред Говнюксон? – приветствовал он меня.
– Я знаю, что ты – Харальд Робкий, – ответил я оскорблением на оскорбление, как и полагалось.
Он уставился на меня. Теперь, когда Харальд был ближе, я разглядел, что его желтые волосы и борода в брызгах грязи, жирные и скатавшиеся, как волосы трупа, похороненного в дерьме. Река бурлила вокруг жеребца.
– Скажи своему королю, – обратился ко мне Харальд, – что он может избавить себя от многих бед, если уступит мне трон.
– Альфред приглашает тебя прийти и взять этот трон, – ответил я.
– Но сначала, – Харальд подался вперед и похлопал по шее коня, – ты вернешь то, что принадлежит мне.
– У нас ничего твоего нет.
– Скади, – напрямик сказал он.
– Она твоя? – спросил я, притворившись удивленным. – Но шлюха наверняка принадлежит любому, кто может за нее заплатить!
Он бросил на меня полный ненависти взгляд.
– Если ты к ней прикоснулся, – прорычал Харальд, показывая на меня пальцем руки, затянутой в перчатку, – если к ней прикоснулся хоть один из твоих людей, клянусь членом Тора, я заставлю тебя умирать так медленно, что от твоих воплей зашевелятся мертвецы в их ледяных пещерах!
«Он дурак, – подумал я. – Умный человек притворился бы, что эта женщина значит для него очень мало или вообще ничего».
Но Харальд уже продемонстрировал, чего стоит.
– Покажи мне ее! – потребовал он.
Я заколебался, будто прикидывая что-то. Я хотел, чтобы Харальд покрепче вцепился в наживку, поэтому приказал двум людям Стеапы привести Скади.
Она появилась с веревкой на шее, но ее красота и спокойное достоинство словно делали ее главной на укреплениях. В тот момент мне подумалось, что она – самая царственная из всех женщин, каких я когда-либо видел.
Скади двинулась к палисаду и улыбнулась Харальду, который послал своего коня на несколько шагов вперед.
– Они прикасались к тебе? – уточнил он у Скади.
Прежде чем ответить, она бросила на меня издевательский взгляд.
– Они недостаточно мужчины, господин! – крикнула Скади.
– Поклянись! – отозвался датчанин; в его голосе ясно слышалось отчаяние.
– Клянусь, – ответила она нежно.
Харальд развернул коня так, что тот встал боком ко мне. Подняв руку в перчатке, датчанин показал на меня:
– Ты выставил ее голой, Утред Говнюксон.
– Хочешь, чтобы я снова выставил ее так?
– За это ты лишишься глаз, – прорычал он, заставив Скади засмеяться. – Отпусти ее сейчас же, – продолжал Харальд, – и я тебя не убью! Вместо этого я посажу тебя на веревку слепым и голым и покажу всему миру.
– Ты тявкаешь, как щенок, – отозвался я.
– Сними веревку с ее шеи, – приказал Харальд, – и немедленно пошли ее ко мне!
– Приди и возьми ее, щенок! – крикнул я в ответ.
Я чувствовал подъем духа.
«Харальд доказал, что он – упрямый дурак», – подумал я.
Он желал Скади больше, чем желал Уэссекса, даже больше всех сокровищ королевства Альфреда. Помню, я решил, что привел его в точности туда, куда мне хотелось, словно на поводке…
Но тут он повернул коня и показал на увеличивающуюся толпу воинов на речном берегу. А из-за деревьев, густо растущих на дальнем берегу реки, появилась цепочка женщин и детей. То были наши люди, саксы, связанные друг с другом, потому что их захватили в рабство. Люди Харальда, грабя Восточный Уэссекс, без сомнения, хватали каждого ребенка и каждую молодую женщину, каких могли найти, и, кончив забавляться с пленницами, отправляли их на кораблях на рынки рабов во Франкии.
