Господь, мы поднимаемся - страница 7




Мама, где ты? Невысокая светловолосая женщина с несчастными глазами. Мама много рассказывала о своей родине, о какой-то деревушке на севере, где и люди добрее, и вода в родниках чище, и солнечного света больше, и хлеб вкуснее, и даже луна в небе чётче и красивее. Отец привёз маму в городок Сен-Дени незадолго до рождения Марии. Уже потом, когда девочка подросла, она поняла, что местные не приняли её мать; обсуждали так, что у той постоянно пылали уши, и при каждом удобном случае показывали молодой женщине, что она здесь чужая.

Облик отца, умершего за два месяца до рождения Патрика, в памяти девочки не сохранился. Какая-то туманная фигура с размытым пятном вместо лица. Мама говорила, что он был самым лучшим, самым добрым человеком на свете, и ещё она всё время повторяла, что отец и сейчас жив, просто он ушёл на небо и ждёт их там, в новом доме.

Маленькая Мария после таких рассказов часами сидела во дворе и, задрав голову, смотрела на небо, надеясь увидеть там дома из облаков, где умершие ждут своих близких.

После смерти отца и рождения Патрика бедность их семьи дошла до крайней нищеты. Молодая женщина билась с жизнью в кровь, бралась за любую подённую работу: стирала бельё, обдирала в лесу орешник, работала на монастырских полях. Молоко пропало, кормить младенца было нечем, крохотный Патрик сосал пустую грудь, плакал, злился. Нанять кормилицу было не за что. Тогда она варила на козьем молоке полбу, заворачивала кашицу в тряпочку и давала сыну.

Когда пришла зима и снег покрыл первозданной белизной поля, подённой работы вообще не стало. Двери соседских домов были перед вдовой закрыты. Дети плакали, просили есть. Молодая женщина рубила на дрова забор, тайком искала на чужих огородах неубранную под снегом замерзшую брюкву. А затем она сдалась. Что-то с ней произошло. Она могла целый день не вставать с постели, отвернувшись лицом к стене и неподвижно глядя в какую-то точку.

Память запечатлела картину. Патрик – в подвешенной деревянной люльке, в очаге догорают сучья, мама лежит в углу на тюфяке, спиной к детям, на ней старенькое платье из домотканой серой ткани. Платка нет, коса распущена, в полумраке виден лишь её неподвижный силуэт. Мария прижимается к ней, прячет лицо в ложбинку между плечом и затылком, и лишь по дыханию, по мокрой щеке понимает, что мама не спит, а плачет.

И Мария плакала вместе с ней, не потому, что понимала, что происходит, а потому, что мама плакала.

Как-то белым туманным утром женщина пошла по снегу к городскому собору. Села на ступенях, опустив глаза и протянув руку. Со стен огромного собора смотрели на женщину пустыми глазницами высеченные из камня херувимы, которые ждали её в раю, обещали вечное счастье. Но вот что странно, – за всю историю человечества не появилось на земле ни одной книги с описанием рая. Нет у нас в сознании доступных образов рая. Зато описаний ада сколько хочешь. Молодой женщине не дали посидеть на ступенях и несколько минут. Её прогнали от храма местные нищие, и она, сутулясь, пошла по заметённым снегом улицам обратно к детям с пустыми руками.

Тогда же Мария заметила, что мама начала заговариваться.

– Видишь, сынок, что у нас есть, – говорила молодая женщина, беря Патрика на руки. – Смотри, какой кувшин. А вон какая лавка. Мы с вами богатые, тебе повезло родиться здесь, у нас все есть, не то что у других.

В её туманных фантазиях, порождённых ускользающей реальностью, их нищий дом превращался чуть ли не в сказочный дворец, в погребах несуществующей кухни было сколько хочешь еды, столы накрыты, а покрытый снегом огород становился прекрасным садом.