– Зулейха! – снова позвала Тайра. – Выходи, поговорим. Я знаю, что тебе страшно. Мне тоже страшно. Я тебя не трону. Выходи.
Тайра подождала еще немного, но Зулейха не откликнулась, не появилась на верхней ступеньке лестницы, не выглянула из одного из четырех дверных проемов первого этажа.
– Да и черт с тобой, – Тайра пересекла зал, вошла в следующий, с истлевающими диванами, длинными подушками, пустым кальяном и голубыми восьмиконечными звездами на стенах. Звезды складывались в надоедливый орнамент, будто кто-то засыпал в калейдоскоп только белых и синих стекол, и поэтому математически верная композиция совершенно не восхищала. – Я ухожу.
Тайра пошла к окну. Входные двери были намертво запечатаны, и выбраться из дворца Тайра могла через окна и балконы. Она оторвала кое-как прикрепленный вместо занавески кусок ткани и подергала раму. Окно не открылось: было забито гвоздями. Тайра осмотрела два соседних, но и из них торчали квадратные шляпки кривых ржавых гвоздей.
– Да ты издеваешься… – Тайра оглянулась назад и наконец-то увидела Зулейху. Она сидела на когда-то красном бархате дивана, сложив ноги по-турецки, и наблюдала, чуть склонив голову.
Зулейха рассмеялась, и Тайра, найдя ситуацию забавной, улыбнулась в ответ.
– Это одиночная камера, если что, – напомнила Тайра. – Так ты меня не удержишь.
– Девочка, – Зулейха улыбалась, но улыбка была недоброй. – Девочка…
– Однозначно не мальчик, – съязвила Тайра. – Чего тебе надо, Зулейха?
– Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Много. Гвендолин был двадцать один год, когда она ушла.
– А она ушла?
– Ее отпустили.
– А тебя почему не отпустили?
– Тебе не сказали, – Зулейха перестала улыбаться.
– Сказали, ты пообещала убивать каждую следующую некромантессу, поэтому ты здесь.
– Пообещала, да, – она кивнула. – Не веришь?
– Верю. Но это не все. Это повод. А причины я не знаю.
Зулейха застыла, будто превратилась в статую, и минуту просто смотрела на Тайру. Песок шуршал, задевая окна снаружи, Тайра отошла подальше, чтобы солнце не нагревало плечо.
– Девочка, – прошипела Зулейха. – Ты должна умереть. Должа уйти. Только тогда все закончится.
– Что закончится?
– Ты любишь ветер? – вместо ответа спросила Зулейха. – Я не люблю. За ним не слышно крыльев, не слышно шагов. С ним тревожно.
– Каких крыльев? Чьих шагов?
– Ты веришь в Бога, – Зулейха указала пальцем на Тайрин крестик, невидимый сейчас под одеждой. – В того, который умер. А в дьявола ты веришь?
– Нет, не верю.
– Надо наоборот, – посоветовала Зулейха. – Потому что Бога нет, а дьявол существует. Я видела его.
– В зеркале? – усмехнулась Тайра.
– Зеркала его боятся.
– Это как?
– Как тебе удалось? – Зулейха перетекла вперед, оказалась на четвереньках и медленно поползла к Тайре. – Как тебе удалось?
Тайра пошла вдоль стены, осторожно приближаясь к лестнице на второй этаж и надеясь, что Зулейха не заколотила все выходы на балкон.
– Чего тебе надо, Зулейха? Ты вытаскиваешь меня из постели, чтобы поговорить о Боге? Поздновато ты о нем вспомнила. Надо было при жизни.
– Бога нет, – Зулейха поднялась на ноги и пошла к лестнице, Тайре наперерез.
– Бога нет, значит, все дозволено, знаем мы это, в школе проходили, – Тайра прикинула свои шансы пробежать мимо Зулейхи. – Только там все плохо кончилось, так же как и в твоем случае.
– Умри, аль′Кхасса, – приказала Зулейха и внезапно выкрикнула: – Сдохни! Ненавижу тебя! Сдохни!
