Доминик, благодаря высокому росту, широким плечам и гордой осанке выглядел старше своих лет; на вид здесь можно было давать все двадцать пять, хотя и двадцати ему еще не исполнилось. У него были черные прямые волосы, распадавшиеся сбоку на пробор и чуть торчавшие за ушами. Карие выразительные глаза никогда ничего не скрывали: улыбались, когда он улыбался, становились серьезными или удивленными, в зависимости от состояния их обладателя, печалились, смеялись, словом, были зеркалом души. Глаза всегда предательски выдавали Доминика, по этой причине юноша не умел ничего скрывать, вечно был весь как на ладони. Нос достался ему от матери, прямой, с широким разрезом ноздрей. А вот таким, будто слегка улыбающимся ртом уже наградил его отец. Бороды и усов Доминик не носил, их заменяла темная щетина по краям лица. Подбородок был выразительным и, как принято говорить, мужественным. Одним словом, он был весь в отца: мужчины его узнавали после первой встречи, а девушки запоминали с первого взгляда. Одет он в удобную льняную тунику, отделанную изнутри мехом. Она плотно облегала его торс, по длине была до колен, стянута поясом вокруг талии. Вот именно так сейчас он выглядел, освещенный огнем очага в доме де Регара.
Завершая общепринятый обмен новостями о нынешних посевах, урожаях и делах насущных, собеседники, не торопясь, перешли к главной теме разговора. Начал Гаспар. Он был уже сыт и воодушевлен домашним теплом, а остальные, в ожидании интересного рассказа, невольно придвинулись к нему ближе.
– Да…скоро исполнится два года, как мы потерпели поражение в Иерусалиме, а костер будущей войны за него все сильнее разгорается именно здесь, у нас дома. Теперь грядут большие перемены, Анри.
– О чем ты говоришь, Гаспар? – сразу прервал его Анри, – королю вот с одной только Францией уже хватает здесь забот, конца им и края не видно. Филипп не успокоится, пока не выдаст замуж свою сестру, не говоря уже обо всех его претензиях на земли. Я слышал, королю Генриху сильно сейчас нездоровится. Иногда меня удивляет: ведь с годами мало что меняется, и вот вновь на короля ополчились все разом. Пошли господь ему долгие лета, он давно уж не молод для всего этого.
– Анри! Давление Филиппа французского на Генриха не представляет для последнего такой важности, как ты думаешь. Ты знаешь не хуже меня, что король всегда разыграет свою партию и, как пить дать, останется при своих интересах. Нет, это все пустое, но у него есть головная боль воистину посильнее: Ричард, его сын.
– Ричард, граф де Пуатье? – вступил в разговор Доминик, – как он может быть врагом королю?
– Доминик! Воздержись от крамольных фраз, – он не враг королю. Не будем себя обманывать: сколько бы ни было отпущено на этом свете великому Генриху второму, Ричард – есть будущий король. Он собирается даже забрать своего брата Иоанна с собою в Иерусалим, лишь бы только отец в его отсутствие не сделал младшего королем.
– Я про это слышал, – задумчиво проговорил Анри. – В Иерусалим! Да Ричард уже два года туда собирается и, насколько я знаю, все равно продолжает по-прежнему воевать с Францией. Эти планы о Крестовом походе скорее всего так и останутся планами, Гаспар.
– Ты ошибаешься, Анри. Крестовый поход не за горами, и Ричард своего добьется. Что касается Иоанна, этой идеи забрать его с собой: на днях у Ричарда была встреча с епископом Кентерберийским; на ней он и высказал эту идею, высказал как свое требование.
