– Заходи! – разрешаю без особой радости. Чувствую копчиком, что предстоят какие-то неотложные дела, но совершенно не хочу ничего делать – так расслабляюще закат подействовал.
Входит Эссен[14] в сопровождении начальника штаба Алексеева[15].
– Ваше высокопревосходительство! Час назад в порту отшвартовался немецкий пароход «Гамбург»! – вытянувшись в струнку, доложил Эссен. – На нем к нам прибыли гости…
– Ну, не тяните кота за яйца, Николай Оттович! – поощрительно советую я. – Кто такие, куда путь держат, чего хотят?
– Позвольте, я их сюда приглашу? – неожиданно спрашивает Эссен.
Это еще что за новости? На хрена мне немецкие купцы? Что-то Николай Оттович мудрит. За прошедшее с момента выхода из Питера время мне удалось немного выбить дурь, что завелась в его голове после общения с нашим обожаемым цесаревичем (ох, простите, уже императором!), но все-таки иногда в нем проскакивает этакое… вольнодумство. Что для человека военного – непростительно. Вопросительно смотрю на Евгения Ивановича, и тот едва заметно кивает. Мол, Эссен дело говорит.
– Хорошо, зовите! – обреченно машу рукой. Похоже, от неотложных дел не отвертеться.
В кабинет бодрым, почти строевым шагом заходит… мать моя, императрица!
– Да это же Шнирельман! – удивленно восклицаю я. – Мойша Лейбович, если мне не изменяет память?
– Так точно! – встав по стойке «смирно», рявкает бывший преподаватель электротехники в Гальваническом классе. Ничего себе выправка! Это кто же с ним так поработал? Неужели Димыч? Ведь я Шнирельмана в Стальграде оставил еще прошлой весной. В помощь Попову и Герцу.
– Какими судьбами, Мойша Лейбович? Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет! Вон креслице, – радушно предлагаю я.
– Благодарю, ваше высокопревосходительство! – чеканит Шнирельман, спокойно усаживаясь. А ведь при первой встрече, помнится, он при аналогичном приглашении едва на краешек стула присел – робел сильно. А теперь заметно, что человек исполнен чувства собственного достоинства. Да и по фигуре и лицу видно – окреп физически и морально. Возле рта жесткая складка залегла, глаза стали… как у снайпера в засаде.
– Как-то вы, Мойша Лейбович, по-строевому… Откуда таких манер набрались? – любопытствую я.
– В мае прошлого года записался в Стальградскую народную дружину! – огорошил меня Шнирельман. – Окончил подготовительные курсы, получил диплом пулеметчика.
– Ни хера себе! – вырывается у меня. – Ох, простите, господа! Да… это полезная школа жизни! А с чем к нам пожаловали?
– Вот письмо от его сиятельства графа Рукавишникова! – Мойша Лейбович протягивает мне небольшой запечатанный конверт.
– Александра Михайловича? Это когда он графом стал? – удивляюсь, проверяя целостность печатей. Хм, а символ на них какой-то странный – нечто, напоминающее микроскоп.
– В октябре прошлого года! – отвечает Шнирельман и, закатив глаза, цитирует: – В ознаменование выдающихся заслуг перед государством и в связи с днем ангела!
– Ну-с, посмотрим, что его сиятельство написать изволили… – достаю из конверта несколько листков бумаги.
«Превед, кроссавчегг!» – стоит сверху на первой странице. На секунду кажется, что реальность вокруг начинает мерцать. Но нет – показалось. Давненько ко мне таким образом не обращались! Ну, блин, Димыч и шутник! Впрочем – это отличная кодовая фраза. Сразу становится понятным – письмо действительно написано своим.
«Серега, ты в натуре крут, как вареное яйцо! Про твое пиратство все газеты мира пишут. Маладца! Но мы здесь тоже на жопе ровно не сидели. По дробности в хронологическом порядке на следующих страницах (с пятой по двенадцатую).
