Пожала плечами. Откуда бы в Крыму взяться израильским или сербским вагонам?
А за этими вагонами, вот те раз, стоял себе на пресловутом «запасном пути»… бронепоезд.
Я озадаченно изучала древнего мастодонта. Да уж, чего только не увидишь в украинской глубинке, в России такого днем с огнем не сыскать. Кажется, приятель отца Семен Семеныч Рихтер, полковник неких хитрых частей, говорил, что подобный антиквариат использовали в Чечне…
Что за вздор лезет в голову? Где Украина, а где Чечня? По воздуху перегоняли, что ли? Или по морю везли? Но зачем?! Может, он просто стоит здесь в качестве экспоната для привлечения пассажиров?
Однако бронепоезд старым не выглядел, да и свежие заплаты, приклепанные в разных местах на броне, наводили на кое-какие мысли. При этом борта реликта военной древности были расписаны странными граффити – перевернутые многоугольники и пентаграммы, круги с вписанными в них непонятными рунами и рожи каких-то неприятных тварей, напоминающих вампиров и чертей. Словно на бедное железнодорожное ископаемое совершили набег юные художники-сатанисты.
Мда, ну и нравы туточки. Вроде ж, так сказать, глухая провинция у моря, как сказал поэт (вот какой именно, я не помнила).
Но тут посторонние мысли исчезли. Я увидела, как от соседнего состава отъехала запряженная настоящим волом настоящая арба, груженная мешками и управляемая самым настоящим аборигеном – седым сгорбленным дедком, загоревшим до черноты, в вытертой папахе и разноцветном бешмете.
– Эй, дедушка, не подвезете до вокзала?! – рявкнула я, кидаясь наперерез гужевому транспортному средству и потрясая в воздухе двумя мятыми полтинниками.
– А, садыс, внучка! – кивнул он, проигнорировав протянутые рублевые купюры и хлопая скотинку кнутом.
Свесив ноги, я подставила разгоряченное лицо ветру.
– Хэй, внучка, выжу, ты ыздалэка? – вдруг справился старик.
«Вот старый глазастый черт! Тебе-то какое дело?»
Вслух, конечно, такого не сказала.
– Ну, есть немного…
– А кито ты, ызвыняй? Ынтересно…
– Я из Киева, – выдала, не моргнув глазом.
(Мало ли как представители местных репрессированных в стародавние времена народов относятся к россиянам в целом и москвичам в частности).
– Скьява?! – поднял седые кустистые брови старик, враз переменившись лицом. – Ты… вы… скьява?! Пырастыте, ханум, не понял срасу… Из какых будэтэ, из тшернис или из регнис?
– Второе, – бросила я, мысленно проклиная старого пня за неумеренное любопытство.
И с чего это ему боятся киевлян, тем более киевлянок?
– Уймэ! – восхитился сморчок. – Вай, кынягиня, да?
– Что-то типа того…
«Вот придурошный, княгини какие-то ему мерещатся».
– Ваймэ! – еще раз пришел в экстаз дедок. – Ныкто нэ паверыт, што падвазыл саму скъявскую кынягыню! Ваймэ!
«Точно, тронутый!»
На всякий случай отодвинулась от аборигена подальше.
Оставшееся время дороги старик, к счастью, молчал, и мы ехали в тишине – мимо вагонов всех видов, мимо паровозов («А иные, кажется, на ходу»), мимо соплеменников деда, наряженных в оранжевые жилетки и ковыряющих насыпь ломами. Я даже вздремнула, убаюканная мерным покачиванием телеги.
А потом вдруг все кончилось.
И так получилось, что я сначала спрыгнула с арбы, отряхнулась от пыли, а потом только поняла, что увидела…
Когда подняла голову, то узрела то, что никогда не могла бы представить. Разве только в каком-нибудь фантастическом кино посмотреть.
Я стояла оглушенная, раздавленная, убитая и распыленная на атомы. Небо и земля несколько раз поменялись местами.
