Следователь взопрел от страха. Мясистое лицо покраснело, руки затряслись. Внимательно наблюдающий за ним майор прищурился от удовольствия.
– Короче, тебе стоит подумать о перемене места работы, – с наигранным сожалением добавил он.
– Евгений Дмитриевич! Не губите! – панически взвизгнул Кабанов.
Кожинов сделал вид, будто колеблется.
Опальный подчиненный уставился на него с робкой надеждой.
– Нет, – спустя минуту молвил начальник следственной части. – Ничего не выйдет. Иди!
– Но, Ев-ге-е-ений Дми-и-и… – заблеял полностью деморализованный следователь.
– Вон! – рявкнул Кожинов и, когда дверь за Кабановым закрылась, сатанински расхохотался…
Майор вернулся домой в прекрасном расположении духа. День прошел лучше некуда. И Чуев сдох, и «висячку» раскрыл, и стукачу отомстил, а Бахусову ловко подшестерил. (Докладывая шефу о бестолковости злополучного следователя, Евгений Дмитриевич якобы ненароком противопоставил тому «подающую надежды молодую практикантку» Елену Овечкину и посетовал, что она пока не числится в штате. Похотливый хрыч остался доволен.) И все благодаря «покойному отцу». Почему он раньше ничего не знал о спиритизме?! Скольких напастей можно было бы избежать!
Наспех поужинав, Кожинов позвонил Сухотину.
– Да-а-а? – вяло отозвался Роман.
– Это, я! Евгений!
– Кто-о? И-ик!
– Евгений, Кожинов! – нетерпеливо повторил майор. – Ты чем занимаешься?!
– И-ик! Угадай с-с трех раз!
– Бухаешь! – догадался Евгений Дмитриевич.
– П-правильно! И-ик! – тяжело ворочая языком, подтвердил художник.
– Жаль! А я хотел духа вызвать!
– Б-без п-проблем. З-заходи!
– Но… – неуверенно начал Кожинов.
В ответ послышались короткие гудки. Майор укоризненно покачал головой, затем оделся и вышел из квартиры…
Сухотин открыл дверь лишь после седьмого звонка. Выглядел он далеко не лучшим образом. Лицо распухло, борода и волосы свалялись в сальный колтун, заплывшие глаза превратились в узкие щелочки, дыхание с хлюпаньем вырывалось из чахлой груди. В руках художник держал початую бутылку водки.
– С-со в-вчерашнего д-дня остановиться, и-ик, н-не могу, – глупо ухмыльнулся Роман. – Т-ворческий т-тупик. У ин-н-нтелект-т-льных л-лич-ч-ностей б-быв-в-ет!
– Где Эльвира? – спросил Евгений Дмитриевич.
– А ч-черт ее знает! – равнодушно ответил Сухотин. – Н-на хрен она т-тебе с-сдал-лась?
– Ну как же! – возмутился Кожинов. – Я хотел с духом пообщаться! И ты, между прочим, обещал! Выходит, продинамил, пьяный кретин?!
– П-поок-курат-тнее с выраж-жениями! – насупился художник. – Н-неч-чего ос-скорблять пор-ряд-дочных ль-дей!
Майор титаническим усилием сдержал вспышку злобы.
– Извини, – стиснув кулаки, выдавил он.
– Д-другое д-дело, – удовлетворенно кивнул Роман. – Ч-что же касс-с-ется Эль-льки. Н-не б-беспокойся. Об-бой-д-д-демся б-без ней-й-й-е!
– Как? – удивился Евгений Дмитриевич.
– З-з-запрос-сто! Я т-т-то-же к-кой чего ум-ме-е-е-ею!
Художник отхлебнул водки прямо из горлышка, громко рыгнул и приглашающе махнул рукой:
– П-п-шли!..
Все было как на вчерашнем сеансе: стол, темнота, свечи… Отсутствовала только спиритическая цепь. Кожинов сидел за столом один, а Сухотин, с грехом пополам завершив необходимые приготовления, выпил еще водки, свалился на пол и утробно захрапел. Тем не менее «дух отца» не заставил себя долго ждать, причем на сей раз он общался с майором напрямую, без помощи тарелки. Когда художник отрубился, а взбешенный Кожинов хотел уже убираться восвояси, в воздухе внезапно появился белесый расплывчатый силуэт. Евгений Дмитриевич ощутил холодное прикосновение к щеке и услышал хриплый шепот:
