– Да, конечно… и не думаю, чтобы гроссмейстер так уж настаивал бы на моей кандидатуре. У ордена достаточно служителей, более привычных к такому роду поручениям. Но, видите ли, нас с беднягой Фюрстенбергом связывает давняя дружба… Я не простил бы себе, если бы не воспользовался возможностью хотя бы попытаться содействовать его освобождению. Хотя, с другой стороны… мне уже в пути пришло в голову, что вместо меня могли послать более искусного дипломата. Не исключено, что в конечном счете я окажу Вильгельму медвежью услугу.
– Пусть это соображение не беспокоит господина барона. Не в обиду вам будь сказано, успех той или иной миссии не всегда зависит от личности того, кому номинально она поручена. Во главе посольства нередко ставят человека, выбранного не по его способностям и навыку дипломата, но единственно по знатности, по благородству происхождения, по близости ко двору – этим как бы воздается почет государю той земли, куда направляется посольство. Московиты особенно мнительны и щепетильны в этих вопросах. К примеру, их нобили – бояре – почитают величайшим для себя оскорблением, если низший по древности рода сядет в совете ближе к царю, нежели он…
– Я слышал об этом. Не знаю только, можно ли бояр считать нобилями… в нашем понимании. Люди, подолгу здесь жившие, говорили мне, что у московитов просто нет нобилей как сословия, поскольку князь так же бесправен перед царем, как и последний мужик.
– Да, русские заимствовали эту систему от монголов. Князь, если пишет царю, обязан подписаться «твой раб такой-то», причем имя всегда приводится в уничижительном диминутиве: «Петрушка» вместо «Петр», «Афонька» вместо «Афанасий»… По-видимому, каждый московит находит
какое-то извращенное удовольствие в подчеркивании своего рабского состояния.
– Странный народ…
– Странный, – согласился юрист. – Но с ними можно вести дела. Касательно перспектив успеха вашей миссии, я хотел сказать, что вообще успех любых переговоров обычно определяется иными факторами. Здесь происходит двойное делегирование полномочий: оба государя доверяют решить вопрос – один своему послу, другой своему канцлеру, те же в свою очередь поручают основную работу своим юристам, референдариям и так далее. Поэтому пусть господина барона не тревожит мысль о недостатке опыта.
– Я понимаю: у вас он есть.
Доктор Лурцинг скромно прикрыл глаза.
– И что он вам подсказывает? – продолжал фон Беверн. – Вы думаете, Иоанн освободит магистра?
– Я бы не возлагал на это больших надежд. Дьяк, с которым мне удалось побеседовать после вручения верительной грамоты и посланий, говорит, что его царское величество крайне раздосадован тем, что кайзер8 передает свое послание через служителей ордена, а не направил своего посла. Это, господин барон, как раз о том, насколько здесь щепетильны в таких вопросах.
– Мелочно щепетильны, – буркнул посол.
– Согласен, но… – Лурцинг сожалеюще развел руками. – Русские говорят: в чужой монастырь не приходи со своим уставом. Впрочем, все еще может повернуться по-другому. Иоанн непредсказуем – магистра он держит в почетном плену, мало чем утесняя, ландмаршала же, приняв сразу по пленении милостиво, затем велел обезглавить…
– Я думаю, несчастный Филипп сам навлек на себя царский гнев, – помолчав, сказал посол. – Он был истинный рыцарь, человек редкого в наше время прямодушия. Возможно, во время аудиенции что-нибудь им сказанное задело Иоанна, и этого было достаточно, чтобы благородного пленника казнили без суда, как проворовавшегося кнехта.
