Тогда приходилось выбираться наружу и разными путями проникать в следующий вагон. Один за другим они были пустые – пустой, пустой, и снова ничего. В некоторые он даже не влазил, а просто осматривал сквозь оконные проемы. Осмотрев все вагоны, добрался до кабины машиниста и приготовился увидеть привычную картину, но она оказалась абсолютно пуста. Никого.
Только на крупных остатках лобового стекла виднелись засохшие желто-зеленые подтеки из насекомых, которых на скорости разбила электричка. Иногда это было крупные насекомые: стрекоза, шмель, слепень и тогда на стекле образовывалось жирное пятно – кашица.
Часы, нацепленные поверх рукава и должным образом заведенные, а именно – до щелчка, показали, что в поисках он провел более трех часов. Он даже приложил их к уху, чтобы услышать звуки тиканья. Хронометр отщелкивал секунды, и этот звук казался до того приятным и родным. Вылазка не принесла результатов, и обратно в импровизированный лагерь Павел шел неудовлетворенным и понурым. В глазах рябило от однообразия, а приступы голода заявляли о себе все сильнее. Пробравшись в щель, он быстро развел костер и, свернувшись в позу эмбриона, попытался заснуть. Физическая разбитость и накатившая усталость одолели желание поесть.
Снова утро. Крепко зажмурил глаза, открыл их и моргнул еще несколько раз, чтобы снять пелену и муть – глаза сфокусировались. Обшарил взглядом периметр, пересек его по диагонали – и не нашел за что можно зацепиться – конечной точки не было. Потолок утопал во тьме. Попытался представить район Москвы, под которым он мог бы сейчас находиться, но не удалось.
Он так много проехал и прошел в неизвестном направлении, что сказать даже навскидку, что над ним было не мог. Может нефтеперерабатывающий завод в «К», а может и Кремль или одна из сталинских высоток. Из тех, что стоят не у реки. Тут большой водой и не пахло. На этой мысли захотелось пить. Насчет высоток и исторического центра он кажется – переборщил. Единственное, что смог представить так это солнце, дерево, у корней которого стоял мелкий белый с рыжими пятнами ризеншнауцер и зажмурившись от удовольствия – ссал, брызгая во все стороны. Псу хотелось позавидовать.
Слева, наверху, раздался шорох, от которого сердце забилась раз в сто сильнее. Павел испугался. Здесь в кромешной тишине – звук мог быть предвестником самых разных событий с разным концом. Может быть это одна из тех жирных неизвестно на чем отъевшихся крыс из метро. Чудовищных размеров, о которых писали на заре эпохи диггерства – первопроходцы, исследователи коммунальных глубин.
Им, как и всем людям, впрочем, видимо, было свойственно гиперболизировать и героизировать стометровый поход по канализации.
Метро притягивало. И в разное время в подземке обнаруживали крыс – мутантов, крокодилов, пираний, огромных тропических сороконожек, многометровых змей и всякую другую нечисть. Все рассказы были написаны с чьих – то слов. Самих очевидцев, описываемых событий почему – то никогда не находилось. И те, кто своими глазами видел всех этих тварей – пропадали в безвестности.
Сейчас вся эта писанина совсем не казалась фантастикой и выдумкой. В следующий момент он в полной тишине даже услышал дыхание – сопение и звуки, как будто кто – то не сильно царапал железную обшивку.
Поблизости от него кто-то находился, скорее всего, животное и, возможно, оно даже рассматривало его самым нахальным образом. Очень не хотелось быть чьей – то добычей, но расклад сил, а что стояло за неизвестностью, было неизвестно – был именно таким.
