Мы так и не пришли ни к какому решению. Превращение вольного города Данцига в убежище для вновь преследуемой, снова нелегальной национал-социалистической партии осталось в проекте. Мы не решили также, что делать, если правительство Папена предпочтет не запрещать партию. Сейчас, когда вокруг Данцига разразился всемирный политический кризис, можно найти определенную пикантность в том, что когда-то Гитлера особенно привлекал государственный суверенитет Данцига, и он намеревался использовать это положение для собственной безопасности.
Затем мы стали беседовать об опасном положении в Восточной Пруссии. Распространялись слухи о нападении Польши. Гитлер с явным злорадством высказался об обострении отношений с Польшей. Это, в общих чертах, соответствовало положению, недавно принятому им в Германии: там партия заявила, будто ей безразлично, нападет ли Польша на Восточную Пруссию, Данциг или Померанию. В любом случае она займет выжидательную позицию. Кроме того, Гитлер снова имел повод показать, что интересы его партии значат гораздо больше, чем интересы нации.
Потом мы заговорили о будущей войне, о тайном вооружении и оборонных мероприятиях Германии. Уже тогда Гитлер считал, что существует благоприятная возможность изолированной войны с Польшей. Особенно низкую оценку он давал польским солдатам. По его мнению, это были самые плохие солдаты, одного уровня с румынскими или итальянскими. Но он не желал начинать свое правление войной, пусть даже с Польшей. Он будет избегать всего, что способно обострить напряженность. Он даже готов, со своей стороны, заключить соглашение с Польшей. «Сперва нам нужно стать сильными. Все прочее приложится. Я буду двигаться постепенно, шаг за шагом. Два шага сразу – ни в коем случае. Запомните это, Форстер», – сказал он своему «младшему брату». Затем последовала уже упоминавшаяся беседа о военных перспективах.
Время прошло, наступил полдень. К нам снова подошел Гесс. Гитлер на минутку оставил нас одних. Мы рассматривали долину. Гесс рассказывал нам про окрестности, показал место, где находился Зальцбург. Мы узнали, что Гитлер с неослабевающим гневом смотрит на границу, отделяющую его от родины. Стало ясно, что с Австрией его связывают не только политические и национальные интересы, но и очень сильные личные чувства.
Гитлер попрощался с нами. Он подарил нам на дорогу несколько мыслей о данцигской политике. Он сказал, что Данциг – это место с великим будущим. В германской Европе у него будут особые задачи. Здесь, на перекрестке естественных силовых линий, возникнет город-миллионер. Эта мысль противоречила всем распространенным мнениям, будто Данциг – умирающий город, своего рода живое ископаемое; впрочем, подробнее об ее истоках я узнал, повстречавшись в Мюнхене с одним немцем (никому не известным и очень рано умершим инженером) по фамилии Плайхингер. Он выложил мне то же самое мнение о грядущем Великом Данциге, будущем Антверпене Балтийского моря…
Мы попрощались с Гессом. Автомобиль уже ждал нас. Мы отправились в Мюнхен. Спустившись по склону Оберзальцберга, мы повстречали Геббельса – он как раз выходил из своей машины. Тяжелой деревянной походкой своих косолапых ног он принялся карабкаться по узкой тропинке, ведущей от основной дороги к домику Гитлера. Он плел свою прочную сеть, в которую однажды суждено будет попасться мухе по имени Германия.
