– Илью я видел вчера утром, значит, он там не был. Да и… он, наверное, и не ходит теперь по клубам, у него семейная жизнь, – почти зло ответил я.
Ещё бы мне не злится, если раньше я ревновал Илью к тому, что у него слишком много увлечений, которые я не разделяю, хотя бы мотоциклами, так теперь он со своей ненаглядной Маюшкой вообще стал недоступен для меня.
– Илья женился?! – мама остановился на пороге. – А я… думала он… такой, убеждённый холостяк-гуляка и плохо на тебя влияет.
Я только отмахнулся и сказал мрачно:
– Он – хуже, он чёртов однолюб.
– Серьёзно? – улыбнулась мама, и добавила нечто удивительное для меня: – Счастливец.
Наши друзья пострадали в том пожаре. Мокрый погиб там. Это было по-настоящему страшно – приехать ко второму моргу на Пироговку, откуда забирали тело Мокрого в закрытом гробу. Мы, нашей многочисленной компанией, на приглушенно и медленно рычащих мотоциклах поехали вслед за потёрханным ПАЗиком, где сидели его мать и бабушка и смотрели на его синий бархатный гроб.
Маюшка молчала и старалась будто стать меньше ростом. Будто ей неловко от того, что она жива.
– …что все мы живы… – сказала Маюшка, когда мы ночью лежали рядом голова к голове, слушая как шелестят листья, как редкие автомобили шелестят по асфальту. – И что живы, и так счастливы. Вот Мокрый, мы видели его ещё в те выходные, он… такой как мы и вдруг… он едет в том кошмарном синем ящике, чтобы быть закопанным в земле. В мокрой земле. Мокрый в мокрой… Как будто нарочно для того, чтобы… – она вдруг затряслась от смеха.
И я засмеялся, тоже, через несколько мгновений мы оба хохотали, до судорог в мышцах живота. Эта нервная реакция на смерть и отторжение смерти как того, что неизбежно придёт и за каждым из нас. Мы не хотим в это верить, мы не хотим об этом думать, этого не может быть для нас, мы вечно будем живы и будем любить друг друга. Поэтому, ещё задыхаясь от смеха, мы целуемся. И ощущения наших тел обострены, потому что мы помним кладбище, убитых горем маму и бабушку Мокрого, и все остальные, кто был сегодня на кладбище, я уверен, чувствуют то же…
– И ведь не на дороге погиб-то, а как гонял, будто смерть искал, и ни разу в аварии не был. А тут – тупой теракт и…
– Все теракты тупые.
– И во всех гибнут те, кто, кажется, не мог погибнуть…
Бесконечные сообщения о терактах или ещё что-то, я не могу точно сказать, но я не могла найти себе места, пока всё же не позвонила Илье на работу. В первый раз я только попросила его к телефону и, узнав, что он там и его не могут позвать только потому, что он занят с пациенткой, я успокоилась на некоторое время, но потом беспокойство вернулось. Утратить полностью связь с сыном я всё же не могу, это Лида как отключилась от Маюшки ещё тогда, шесть с лишним лет назад, так и теперь, после краткого перемирия, снова будто бы и не вспоминает о ней. Я спросила её об этом.
Лида холодно посмотрела на меня, молчала долго, а потом… вдруг, будто что-то открылось у неё внутри, она, чуть ли не со слезами в голосе, сказала:
– Да оба они, мама… Ты думаешь, я каменная женщина, что… Но эта история… Вся эта история, она меня с ума сводит с самого начала. Вот как Виктор не может простить Маюшке, так и во мне всё протестует. Как Илья обнял её, будто… И она… Но как с этим мальчиком они жестоко, с Васей… И стыдно… Господи, даже перед водителем этой «Газели» что возил нас, вот уж… Выходит, что же, всё это время… Как они такими выросли, мама?
