Он выплюнул пожухлую травинку и растянулся на траве. Осеннее солнце было расслабленным, ленивым и грело как бы нехотя. Незаметно дрема сморила его, и он не сразу услышал, как подошел отец.
– Просыпайся, нам пора.
Он открыл глаза и сел, отряхивая брюки.
– Ты один? А где…
– Валерий Игнатьевич уже ушел. Тебе привет передал. Как он тебе? – внезапно спросил отец.
– Нормально. Мы с ним еще увидимся?
– Конечно, хотя, может быть, лучше… – но свою мысль отец не закончил.
А через несколько месяцев всю Америку охватило ликование – президентом стал человек, который обещал перемены. Джон Фицджеральд Кеннеди. 35-й президент США.
Волжский город. Наши дни
В поезде народу было немного. Рядом были свободные места. Маруся поставила переноску с котом на кресло справа. Кот глухо, недовольно поворчал. Маруся наклонилась к нему и шепнула:
– Потерпи, товарищ Фалерский. Скоро будем на месте.
В поезде Маруся подремала, потом проснулась, посмотрела в окно: зеленые деревья, синее небо без облаков – ровная яркая синева… Вспомнила про бумаги, найденные в тайнике, и решила почитать, чтобы скоротать время.
«Вести дневник мне посоветовала моя русская переводчица Римма. То есть не посоветовала, а просто мимоходом сказала, что многие русские писатели вели дневники, и при этом как-то странно посмотрела на меня. В мозгу что-то щелкнуло, и я подумал – почему бы нет? Это мне поможет избавиться от чувства страха. Я знал, что все будет так, как я захочу, но иногда меня терзали сомнения, и я казался самому себе слишком самоуверенным.
Но, наверное, стоит начать с самого начала – с моего детства. Хотя оно было ничем не примечательное. Я даже не могу вспомнить какие-то особо счастливые моменты. Или их не было? А может, они стерлись из памяти. Но так быстро? И что со мной происходит? У меня было два брата? Или один? Вроде с одним я поссорился… Или он умер? И куда деваются люди, которые исчезают из нашей жизни? Но начну строго по порядку. Хотя всю жизнь разрывался между порядком и анархией. Меня принуждали быть как все, вписаться в существующую жизнь, а мне хотелось ее разрушить…
Я родился в Новом Орлеане 8 октября 1939 года. Кроме меня, в семье было еще двое детей – Роберт и Джон. Джон был сводным братом от первого скоротечного брака матери, о котором она практически никогда не говорила.
Самое первое воспоминание моего детства – озабоченное лицо матери, склонившейся надо мной. Она не улыбалась и не выглядела счастливой, а смотрела именно сосредоточенно-озабоченно, словно мать ожидала увидеть кого-то другого вместо меня. А может быть, она была не рада моему рождению? Ведь отец умер, когда я еще не появился на свет. И скорее всего, она уже тогда хотела избавиться от меня, но было уже поздно. Вряд ли ей доставило радость мое появление. Лишняя обуза, лишние хлопоты….
Так мы и смотрели друг на друга. Я – на мать, она – на меня, как будто бы примерялись друг к другу, оценивали и думали, как нам жить вместе. Смешно сказать, но почему-то я думаю, что все было именно так. Говорят, что младенцы мало что соображают – это неправда, просто они не могут выразить словами. А потом случилось и вовсе не понятное – горячая слеза упала мне прямо на лицо, и я недовольно поморщился. Мать смотрела на меня с тревогой, и я было собирался заплакать, но почему-то затих. Я вдруг понял свою глубочайшую ненужность никому. Я не мог это выразить ни словами, ни чувствами, наверное, только чувствовал кожей. Да, именно так, нутром и кожей я понял это. И понял, что так будет всю мою жизнь. Наконец робкая улыбка появилась на лице матери, а я закрыл глаза. Я ей не верил, мне хотелось остаться одному. Если бы кто-то прочитал мой дневник, но я знаю, что этого никогда не будет, он бы сказал, что я крейзи, сумасшедший, и мое место в психушке. Или что я все придумал. Но клянусь: все было именно так.
