Директор не стал спорить, полистал журналы, пытаясь разглядеть – много ли двоек переправлено на пятерки? Вздохнул и созвал педсовет.
Мы тут же приняли свои меры, чтобы быть в курсе событий.
Это было просто. Прямо над учительской находилась кладовка, примыкающая к спортзалу. И когда в школе меняли батареи отопления, то в полу осталась небольшая дырка. В учительской она пряталась под самым потолком, за дырявым глобусом, который уже много лет стоял на шкафу, а в кладовке мы эту дырку, когда ею не пользовались, предусмотрительно затыкали куском поролона из старого мата.
Знали об этой дырке немногие. Мы с Алешкой и его одноклассники – Санек и Кучкина.
Забравшись в кладовку, мы подперли дверь изнутри старым «козлом», из которого торчали всякие лохмотья, и, улегшись на пол, выдернули затычку.
То, что мы услышали, озадачило нас не меньше, чем наших любимых педагогов. Все учителя и классные руководители единодушно подтвердили, что ни одна оценка ни в одном журнале ни у одного двоечника не исправлена. Директор выслушал своих подчиненных и со вздохом спросил:
– И зачем же тогда они их сперли?
Никто ему не ответил, потому что никто этого не знал. Только все, наверное, в недоумении пожали плечами, а преподаватель литературы, кудрявый Бонифаций, уж как водится, поморщился от грубого слова «сперли». И подумал про себя: «Выражаетесь вы, подполковник, как уборщица. Хотя и любите делать замечания».
Мы заткнули дырку и выбрались на волю. Загадка осталась, а жизнь опять пошла своим чередом. Пятно на мундире школы исчезло, так и не появившись, подготовка к новогоднему балу-маскараду снова набрала свою силу.
Алешка где-то разузнал, что недалеко от нашей школы открылся пункт проката всяких маскарадных костюмов. И уговорил меня сходить туда. Может, мы выберем себе что-нибудь подходящее, если уж мамин фартук Любаше не нравится.
– Кучкину надо позвать, – сказал Алешка.
И я с ним согласился – Кучкина жила со своей старенькой бабушкой, и, уж конечно, та не смогла бы ей помочь с маскарадным костюмом.
У Кучкиной было непривычное, какое-то серьезное, даже немного торжественное имя: Алевтина. Но во дворе и в школе ее звали просто Лёвкой.
Надо сказать, что долгое время, лет десять, Лёвка была нормальной девчонкой – веселой, ловкой, прыгучей, общительной. Она даже по деревьям лазила, как обезьянка. А потом ее словно подменили.
Это случилось, когда ее родители уехали работать за границу и Лёвка стала жить под присмотром бабушки из Тамбова. Или из Орла. А может, из Курска.
В первый же вечер бабушка уселась на скамейку возле подъезда рядышком с нашими пенсионерами и влилась в их коллектив, критикуя Лёвкиных родителей.
– Ить надо, до чего деуку довели, – говорила она своим певучим курским (или орловским) говорком. – Тоща как спица. И не исть ничего, акромя тампаксов…
– Сникерсов, – дружелюбно поправляли ее более компетентные столичные старушки, которые тоже очень любили покритиковать все окружающее.
– Я про то и говорю, – продолжала бабушка из Тамбова. – Надо выручать деуку. На ноги ее становить.
Пенсионерки согласно кивали и давали полезные советы: как «выручать и становить».
И бабушка взялась за Лёвкино здоровье. Начала ее откармливать калорийными народными блюдами и водить ее по всем врачам. Вплоть до народных целителей, колдунов и магов.
И, как ни странно, Лёвке это понравилось. Это наполнило ее жизнь глубоким содержанием. Она с удовольствием посещала врачей и целителей, поглощала все, что готовила ей бабушка. И стала спокойной и неторопливой. Рассудительной и ленивой. И если раньше была как спица, то теперь стала как колобок.
