Мне снова снится русалка, светлая и прозрачная, как ключевая вода. Такие, как она, никогда не посмотрят на монстра. Поэтому таких, как она, монстры берут силой.
Мое уродство вторгается в ее красоту. Ее слезы подобны росе, ее страх опьяняет. Внутренний шторм ревет и рвется наружу, и моя внутренняя боль смешивается с ее болью, а моя кровь – с ее кровью. Уродство и красота объединяются в одно целое, и лезвие вспарывает жилку на шее.
Это так приятно, так невыразимо приятно втаптывать в грязь чистое, рвать цельное, уничтожать красивое. Когда вокруг уродство и тьма, ты сам кажешься не таким уродливым и темным.
Просто у меня давно не было женщины.
Так говорю я себе. И это звучит, как оправдание. И немного успокаивает.
Возможно, мне стоит последовать примеру Расса и Пола. Хотя сама мысль о том, что надо заплатить женщине за несколько часов с ней, поднимает волну протеста. Но инстинкты сильнее. Я – больной ублюдок. И никакие таблетки – ни белые, ни голубые, ни красные – не помогут, когда жажда разрушения достигнет критической массы. А я не хочу срыва. Не хочу обратно в реа-били-таци-онный центр. И тем более не хочу погибнуть от пуль полицейских.
Женщина – лекарство от моего одиночества. Сосуд для моей тьмы. Последнее средство – помощь психотерапевта с непроизносимым именем – я оставляю на крайний случай.
* * *
Сегодня совсем нет времени на записи. Институт готовится к симпозиуму. Для меня это означает шлифовку навыков «подай-принеси». Когда много работаешь руками, некогда думать головой. И я пользуюсь этой передышкой и очищаю свой разум от мыслей о Поле, о докторе и о мертвой русалке. Под вечер я основательно вымотан и хочу только одного – спать. Тем более, ничего выдающегося не происходит.
За исключением столкновения с бывшим лаборантом Тория.
Столкновение – громко сказано. Он просто проходит мимо, на ходу застегивая пальто. Но я сразу узнаю его – долговязого очкарика, который три года назад таскался за женой Тория и которому я однажды преподал урок вежливости, спустив его с лестницы и наставив пару синяков. Думаю, он тоже этого не забыл: его безразличие напускное. Я чувствую на себе короткий взгляд. Конечно, не забыл.
– Что он делает здесь? – интересуюсь у Тория.
Тот рассеянно копошится в бумагах и, не поднимая головы, отвечает:
– Кто? Феликс? А… принес материалы. Стандартная процедура.
– Разве он не ушел из института?
– Ушел почти сразу, как начался эксперимент «Четыре».
И продолжает возиться с документами, а я замираю.
Эксперимент «Четыре» – ему присвоен тот же кодовый номер, что и последней экспедиции в Дар. Тот самый эксперимент, превративший меня в…
– Интересно, – медленно произношу я и стараюсь отогнать картины трехлетней давности. – И где он работает теперь?
– В Южноудельской Академии, у Полича.
– Вот как, значит, – бормочу я, не зная, что сказать еще.
Торий вздыхает.
– Да, Феликсу повезло. Не знаю, какими судьбами ему удалось пробиться. Южган Полич – светило науки. Жаль, мне не удалось пообщаться с ним ближе. Особенно когда началась эта катавасия с Дарским экспериментом…
– Он тоже один из основателей Си-Вай?
Торий смеется и не замечает моей хмурой физиономии.
– Что ты! Полич цепной пес науки, и только наука интересует его. К сожалению, именно у глав Си-Вай имеется приличное финансирование, но будь у меня возможность – я бы с удовольствием поработал с ним. Считаю, за ним и Академией большое будущее.
