– Особы моего ранга могут быть придворными только при короле.
– Э, особ вашего ранга мой секретарь господин Рафте каждый день принимает в моих передних тысячами, – возразил Ришелье, – они выползают из невесть каких провинциальных нор, где научились лишь говорить дерзости людям, которых называют своими друзьями и заверяют в преданности.
– О, разумеется, отпрыск дома Мезон-Руж, чей род ведет свою историю с Крестовых походов, меньше знает о том, что такое преданность, чем салонный шаркун Виньеро![30]
Но маршал был умнее, чем Таверне.
Он мог бы приказать, чтобы барона вышвырнули в окно. Однако ограничился тем, что пожал плечами и сказал:
– У вас, господин крестоносец, слишком отсталые взгляды: вы помните только ту злопыхательскую записку, которую в тысяча семьсот двадцатом году составил парламент, а не читали ответа, который был написан герцогами и пэрами. Пожалуйте ко мне в библиотеку, и Рафте вам его покажет, любезный.
И только он собрался спровадить своего недруга после этой отповеди, как дверь отворилась и в комнату ворвался новый посетитель, восклицая:
– Где же он, где мой дорогой герцог?
Этот разрумянившийся человек с вытаращенными от восторга глазами, с руками, готовыми распахнуться для объятий, был не кто иной, как Жан Дюбарри.
При виде его Таверне попятился от изумления, не скрывая досады.
Жан заметил его движение, узнал в лицо и отвернулся.
– Теперь я, кажется, понял, – спокойно сказал барон, – и ухожу. Оставляю господина министра в превосходном обществе.
И удалился, преисполненный достоинства.
Жан, разъяренный вызовом, с каким барон их покинул, сделал два шага вслед, затем передернул плечами и вернулся к маршалу.
– Вы принимаете у себя эту мразь? – изрек он.
– Э, мой дорогой, вы заблуждаетесь: я выставил эту мразь за дверь.
– Вы знаете, кто этот господин?
– Увы, знаю.
– Хорошо знаете?
– Некий Таверне.
– Господин, который желает подложить свою дочь в постель к королю…
– Да будет вам!
– Который хочет выжить нас и занять наше место, притом добивается этого всеми способами… Да, но Жан начеку, и глаза у Жана острые.
– Вы полагаете, он затеял…
– Помилуйте, да это же яснее ясного! Партия дофина, мой дорогой! У них есть и свой юный наемный убийца…
– Даже так?
– Молодой человек, который натаскан на то, чтобы хватать людей за икры, тот самый, который проткнул шпагой плечо все тому же бедняге Жану…
– Неужели? Так это ваш личный враг, дорогой виконт? – с притворным удивлением проронил Ришелье.
– Да, мы схватились с ним на почтовой станции, помните?
– Подумать только, какое совпадение: я ведь этого не знал, но отказал ему во всех просьбах; правда, будь я осведомлен, я выгнал бы его, а не просто спровадил… Не беспокойтесь, виконт, теперь этот достойный забияка у меня в руках, и скоро он это почувствует.
– Да, вы можете отбить у него охоту к нападению на большой дороге… А ведь я еще не принес вам своих поздравлений!
– Ах да, виконт, дело как будто окончательно решено.
– Да, все улажено… Вы позволите мне заключить вас в объятия?
– От всего сердца.
– Что и говорить, нелегко нам пришлось; но стоит ли вспоминать об этом теперь, когда победа за нами! Вы довольны, надеюсь?
– Вы хотите, чтобы я был откровенен? Да, доволен; я полагаю, что смогу принести пользу.
– Не сомневайтесь; однако удар вышел недурной, то-то все взвоют!
– Да разве меня не любят?
– У вас-то нет ни горячих сторонников, ни противников, а вот его все ненавидят.
