Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2 - страница 76

Тут король обернулся и заметил маршала, который был готов выдержать его взгляд.

– Добрый день, герцог, – обратился к нему Людовик XV. – Хорошо ли вы ладите с герцогиней де Ноайль?

– Государь, – отвечал маршал, – герцогиня всегда оказывает мне честь, обходясь со мною, как с вертопрахом.

– Вы также ездили на дорогу, ведущую в Шантелу, герцог?

– Честью клянусь, государь, не ездил: я слишком взыскан милостями вашего величества к моему дому.

Король не ожидал этого удара; он собирался позубоскалить, однако его опередили.

– Что же я такого для вас сделал, герцог?

– Ваше величество, вы назначили герцога д’Эгийона командиром легкой конницы.

– Да, герцог, верно.

– Для этого вашему величеству понадобилось проявить изрядную энергию и немалое искусство: такой жест – почти государственный переворот.

Трапеза уже завершилась; король немного помедлил и встал из-за стола.

Разговор, должно быть, его тяготил, но Ришелье не намерен был упускать свою жертву. И едва король пустился болтать с г-жой де Ноайль, дофиной и м-ль де Таверне, Ришелье предпринял столь искусный маневр, что вклинился в разговор и повел его, куда считал нужным.

– Государь, – сказал он, – как известно вашему величеству, успех действует ободряюще.

– Вы хотите сказать, герцог, что вы бодры?

– Я хочу попросить у вашего величества еще одной милости после той, какую король уже соблаговолил мне оказать; у одного моего доброго друга, давнего слуги вашего величества, есть сын, который служит в тяжелой кавалерии. Это весьма достойный молодой человек, но он беден. От августейшей принцессы он получил патент капитана, но получить роту не может.

– Эта принцесса – моя дочь? – осведомился король, обернувшись к дофине.

– Да, государь, – ответствовал Ришелье, – а отец молодого человека зовется бароном де Таверне.

– Мой отец! – невольно вскрикнула Андреа. – Филипп! Вы просите роту для Филиппа, ваша светлость?

И в ужасе оттого, что нарушила этикет, Андреа отступила на шаг, покраснев от стыда и молитвенно соединив руки.

Король обернулся, любуясь румянцем и смущением девушки; затем он устремил на Ришелье благосклонный взор, открывший старому царедворцу, как кстати пришлась его просьба, представлявшая его величеству столь удобный случай.

– В самом деле, – заметила дофина, – этот молодой человек очарователен, и я просто обязана способствовать его продвижению. Как несчастны принцы! Бог, наделяя их доброй волей, отнимает у них память или разумение; как же я не подумала, что этот юноша беден, что пожаловать ему эполеты недостаточно, что следовало еще дать ему роту!

– Ах, откуда вашему высочеству было знать?

– О, я знала, – поспешно подхватила дофина с жестом, напомнившим Андреа такой скудный, бедный и все-таки такой любимый дом ее детства, – да, я знала, но решила, что сделала все, что требуется, пожаловав господину Филиппу де Таверне чин. Не правда ли, мадемуазель, ведь его зовут Филиппом?

– Да, сударыня.

Король обвел взглядом все эти лица, такие благородные, такие открытые; потом взгляд его задержался на лице Ришелье, которое также осветилось великодушием, передавшимся ему, несомненно, от его августейшей соседки.

– Ах, герцог, – вполголоса сказал король, – я, кажется, поссорюсь с Люсьенной.

И тут же прибавил, обращаясь к Андреа:

– Скажите, мадемуазель, вас это порадует?

– О, государь, – пролепетала Андреа, молитвенно сложив руки, – умоляю вас!