Наталья взглянула в окно и обомлела: где ясное утро? Черная туча ползла со стороны Вешняков, нависая над лесом, и крупные редкие капли ударялись о сухую дорогу. Сразу потемнело, и комната наполнилась темным янтарным светом.
Впрочем, не успели дети закончить завтрак и отправиться в учебную комнату, как туча, будто спохватившись и раздумав нарушать ясное утро, лениво погромыхивая, удалилась.
В комнате для учения стояли книги – «Букварь» Бурцова, «Псалтырь», «Обед душевный» Симеона Полоцкого, «Четьи минеи» святого Димитрия Ростовского, книга об одном из первых путешественников петровского времени – «Гистория о российском матросе Василии Кориотском и прекрасной королевне Ираклии Флорентийской земли»… На стене висела таблица: «Предзнаменование действ на каждый день по течению Луны в зодиаке».
Сергей открыл «Букварь»: возле буквы «Альфа» нарисованы картинки, изображающие Адама, Агасфера, аспида, возле буквы «Зело» забрало (забор), звенец (колокольчик), златица (золотая монета)…
Младшие дети остались заниматься с учителями, а Петр Шереметев удалился по своим делам. Он чувствовал себя вполне самостоятельным: в шесть лет стал наследником Кускова, в одиннадцать определен в Преображенский полк и получил звание подпоручика, нынче зимой учился вместе с наследником великим князем Петром Алексеевичем, а летом более всего озабочен потомственной шереметевской усадьбой.
При дяде его, Петре Васильевиче Большом, тут было всего лишь несколько хорошо подметенных дворов да барский дом под соломенной крышей, вокруг – густые леса, полные дичи. Дед не раз приезжал сюда охотиться с царем Алексеем Михайловичем. Но потом за независимый и решительный нрав сослан был воеводой в Тобольский край, и Кусково пришло в упадок, одичало, все заросло бурьяном. Зато у отца, Бориса Петровича, в конце жизни выдалось время для личных хозяйственных дел: он перестроил дом, подновил церковь. Однако обставлен был дом просто, без красы, вокруг никакого «плизиру»: ни прудов, ни парковых затей. Юный же Петр Шереметев возымел твердое мечтание: переделать все! Пусть не так, как у Меншикова в Ораниенбауме, пусть не как в Версале, но чтоб ни у кого такого не было: и раздолье московское, и уют. И чтоб соседи их, богатый князь Черкасский и дочь его Варвара, почаще хаживали в их дом.
Оттого-то в те майские дни 1727 года сидел он за книгами и чертежами, изучая архитектурное и парковое дело.
Сестра его Наталья в это время переписывала слова из «Лексикона трехъязычного» – на латинском, славянском и греческом языках. Буквы у нее получались красивые, затейливые, как дворцовые канделябры, и в то же время стройные, подобранные.
Мадам Штрауден, гувернантка, задавала ей вопросы на немецком языке.
– Какая сегодня погода?
– Утро было, что райский день, – отвечала Наталья, – летать бы по небу ангелам… А потом туча черная набежала! – да недолго закрывала солнышко, и опять славно так…
– Какое ваше самое сильное желание?
– Чтобы люди все такие счастливые были, как я!
Гувернантка одобрительно кивала…
