Все дело было в том, что Кашалот никак не мог выброситься из окна кабинета Тищенко, да и пытаться сделать этого тоже не мог! Никак! Все окна в помещении, где находился уголовный розыск, были забраны густыми металлическими решетками. И окно кабинета Тищенко не было исключением, на нем были точно такие же густые решетки, как на всех остальных!
Просто Емельянов так привык к этим решеткам, что никогда не обращал на них внимания. И оттого не среагировал должным образом на эту важную деталь в рассказе Влада.
– Слышал нелепость? – фыркнул Тищенко тем временем. – Вор этот твой, Кашалот, или шулер, тебе видней, горло себе прямо здесь, в моем кабинете перерезал.
– По дороге слышал что-то подобное, – аккуратно и спокойно ответил Емельянов.
– Глупость несусветная! Набрали тупых деревенских баранов на режимный объект! Кто так обыскивает? Ведь он мог с ножом на меня наброситься!
– Мог. С ножом? – переспросил Константин. – У него был нож?
– Какой нож? Тьфу ты, в самом деле! Бритва. Острая такая. Заточенная. Он ее в подошве ботинка прятал. А эти тупицы из охраны не заметили! Так обыскивали при отправке из СИЗО, что с бритвой допустили ко мне в кабинет!
– Что теперь будет? – спокойно спросил Емельянов, не чувствуя пока в голосе Тищенко никакой агрессии к себе.
– Ну что будет: начальнику по режиму и его заместителю – взыскание, а сотрудников режима, которые так его обыскивали, уволят.
– Это правильно, – кивнул Константин, – они обязаны были его хорошо обыскать.
– Я думал, он на меня с этой бритвой набросится, – вздохнул Тищенко.
– А почему ты вызвал его на допрос? – осторожно спросил Емельянов. – У тебя появилась какая-то новая информация?
– Та какая там информация! – Тищенко только рукой махнул. – Он сам просился на допрос! Сказал, что со мной хочет говорить. Ну, у меня был свободный час, я и подумал…
– Все это очень странно, – Константин пристально смотрел Тищенко в глаза. – В наших делах Кашалот был человеком опытным. К тому же, в последние годы он переквалифицировался на карточное шулерство, был очень опытным каталой. А воровские эпизоды надо было еще доказать. Срок же за мошенничество в карты очень маленький, совсем крошечный. Ну, посидел бы в тюрьме год-два и вышел по УДО. А тут – такое… Ни за что бы не подумал, что Кашалот такое утворил. Зачем ему это?
– Вот по этому поводу я тебя и позвал. Где твоя оперативная разработка по этому Кашалоту?
– Уже два дня у тебя на столе лежит, – улыбаясь, ответил Емельянов. – Я тебе ее сразу принес, как мы их всех повязали.
– А… Ну да… посмотрю… А как ты взял Кашалота?
– С поличным. И это было нелегко. У меня была оперативная информация. А любая оперативная информация должна разрабатываться. Вот я и проводил разработку.
– И дальше будешь проводить? – каким-то странным тоном поинтересовался Тищенко.
– Обязательно, – кивнул опер, – теперь – обязательно. Я хочу понять, как это произошло, почему. К тому же, тут есть еще один важный момент.
– Какой? – прищурился Тищенко.
– Видите ли, товарищ начальник, Кашалот не употреблял наркотики, – хмыкнул опер. Каталы их не употребляют практически никогда. Для шулерства необходима ясная голова и четкость движений руки. Иначе быстро схватят, и хана ему. Если бы кто другой был, тогда со стопроцентной уверенностью сказал бы: наркотики. А здесь – нет.
– Что же, занимайся дальше. И докладывай по ситуации, – приказал Тищенко.
