– Циник. Ах, какой же ты мерзкий циник! – пролепетала она. Слёзы закапали из её глаз.
Как всякий мужчина, Гр не мог этого вынести.
– Ну, сделал! С кем не бывает! Я уже не мальчик! Имею право! – закричал он и ударил кулаком по стенке шкафа.
Шкаф закряхтел в ответ, неуклюже зашатался, от него отвалилась одна дверца. Кряхтение слилось с отдалённым весенним громом, через секунду насмешливый дождь забарабанил в окно.
– Всё! Не получишь конфеты до тех пор, пока не объяснишься, – заявила Ло, решив прибегнуть к последнему средству давления на мужа.
– Ну и дура! – осмелел Гр, выходя из угла.
Он демонстративно стянул с себя одежду, бросил её на диван и скрылся в ванной комнате. Когда через несколько минут вернулся обратно, Ло сидела под абажуром настольной лампы, придвинув кресло к столу, и зашивала прожжённый свитер. Она недовольно пыхтела носом, но чувствовалось, что злость её прошла.
– Возьми и не думай, что купим новый, так и будешь ходить с заплаткой, негодяй! Вредитель. А конфеты не получишь до самого Нового года.
Гр посмотрел на календарь, висевший над диваном, там значилось первое февраля.
– Так это из-за дырки?! – наконец сообразил он. – Из-за неё ты лишаешь меня единственного удовольствия в жизни… в жизни с тобой?!
Ло осуждающе молчала. И тогда Гр захохотал – громко, на всю квартиру, так, что от звуков его голоса отлетела вторая дверца шкафа. Дождь тотчас перестал барабанить, словно только и ждал приказа. Вместо него в окно заглянуло хохочущее солнце. Оно принялось кидать пучки ярких брызг в унылую комнату, очевидно, желая развеселить людей. Гр посмотрел на упавшие дверцы и вдруг прыгнул на подоконник. Быстро высунул руку в форточку и достал откуда-то из щелей между кирпичами старую пачку из-под сигарет, из которой выглядывали рубли.
– Вот, – сказал он язвительно, сунув пачку под нос Ло, – вот что у меня есть.
После чего скинул халат, оделся, не обращая внимания на попытки жены выхватить деньги из его рук, и вышел на улицу. Злорадно посмеиваясь, забежал в кафе за углом дома, где наелся до отвала песочных пирожных с кремом. Сыто икнув, запил всё «Колой», прихватил бутылку виски и вернулся домой – показать Ло, что ему наплевать на её запрет покупать сладости. Перед самой дверью нарочно размазал по губам остатки крема, чтобы у жены не осталось сомнений по поводу того, где он провёл последний час.
Ло сидела в кресле и продолжала дуться, будто её смертельно обидели. Она побледнела при виде измазанного взбитыми сливками лица мужа и поняла – наступил беспредел.
– Щенок! – сказала она. – Мальчишка! – И, резко поднявшись, направилась на кухню варить молочный кисель, который так успокаивал её нервы.
Гр посмотрел на расплывшуюся талию жены и почувствовал, как в его груди зреет желание протеста. Ему захотелось выкинуть фортель покруче поедания песочных пирожных. А что, если уехать в Увстралию? «Наймусь водителем грузовика, – с вызовом подумал он, – и буду развозить бананы! Пусть попрыгает без меня! Пусть посмотрит, каково это!» Гр опрокинул бутылку виски, лёг на диван и стал подсчитывать, в каком месяце ехать в Увстралию, чтобы там была зима.
Но подобные протесты случались редко. В основном Гр мирился со статусом мальчика-мужа, научившись заранее вставать в угол, если чувствовал за собой вину. Проходимца устраивало, что вся ответственность за его поступки заканчивалась в углу за шкафом, у которого отвалились дверцы. А если прозрение всё же посещало Гр, наводя на мысль о неудавшейся жизни, он с ненавистью смотрел на Ло в такие минуты, и в его груди снова росло желание бунта. Правда, думать об Увстралии было лень – с некоторых пор бывший офицер научился испускать из себя мощные флюиды мужской силы, на которые слетались разноцветные стаи окрестных стрекоз. Они садились на голову, плечи и руки Гр, мешая ему сосредоточиться на плане мятежа. Поэтому у Гр хватало решимости лишь на то, чтобы сбежать в ближайшую гостиницу и напиться там в стельку в окружении наглых стрекоз. Не начавшись, бунт заканчивался: очнувшись от недельного протеста, Гр судорожно ощупывал себя, проверяя, сколько новых дырок появилось на его старом свитере…
