Свалились под утро – скорее от утомления, нежели от выпитого.
Когда на исходе следующего дня я нагрянул к Толику на квартиру, та уже была приведена в исходное состояние и блистала чистотой. Нигде ни единой улики.
– Толик, – сказал я. – Ты не мог бы подтвердить, что мы всю ночь просидели у тебя и никуда не отлучались?
В глазах Толи Чижика засветились разом испуг и нездоровое любопытство.
– С ума сошёл? Людка завтра вернётся – башку оторвёт.
– А иначе нам с Лёшкой башку оторвут.
– А ему-то за что?
– А мне за что?
Толик заморгал.
– Н-ну… я думал, тебя Томка твоя к кому приревновала…
– Никто нас не при… не приревновывал! Алиби обеспечь.
– В полицию? – Толик замер.
– Если бы! Дуеву Дуню знаешь?
Знал ли Толик Дуню Дуеву? Ох, знал… Его Людмила, как, между прочим, и моя Тамарка, работали с ней когда-то в одной фирме (тесен мир) и до сих пор часто перемывали ей косточки. Дура. Прямая, как шпала. Живёт не ради радости, а ради принципа. Если вбила себе что-нибудь в голову – ничем не вышибешь. Потом неизбежно принимались жалеть. Бедняжка. Муж сбежал. От дочери из Питера – эсэмэска раз в полгода. Но что ни говори, а такие люди необходимы. Она и ответственная по подъезду, она и член дачного правления… Другая бы триста раз плюнула, рукой махнула, а эта – нет, эта не отступит. Да и в конце-то концов, должен же кто-то бороться за справедливость!
В принципе, с последним высказыванием я согласен. Кстати, с предыдущими – тоже. Единственная оговорка: пусть себе борется с кем угодно, лишь бы не со мной! Сдаюсь заранее…
Однако признать свою вину в данном случае означало попасть из огня в полымя: заказать нас буржуин, допустим, не закажет, а в суд подать может. Оно нам надо?
Забегая вперёд, скажу: я преклоняюсь перед Толей Чижиком. Сохранить юношеские идеалы до такой степени, чтобы ради старой дружбы, рискуя расположением супруги, во всеуслышание огласить правду, – это, признайтесь, не каждому дано.
Уламывал я его, не скрою, долго, но в итоге уломал.
Назавтра выяснилось, зря я это сделал.
* * *
Недобрые предчувствия возникли у меня сразу же, стоило переступить порог офиса. Шелестели бумаги, шуршала клавиатура, за окном шла утренняя склока воробьёв. Правдоискательница безмолвствовала – победоносно и загадочно. Наконец разомкнула уста.
– Мне вчера звонил муж Людмилы, – скрипуче объявила она.
Шелест, шорох, чириканье – всё смолкло.
– Надо же! Дружка подговорили, чтобы он их отмазал, – как вам такое понравится?
– Дуня! – хрипло сказал я. – Толя Чижик – честнейший человек.
– Как же честнейший, если врёт? Нагло причём!
Умный Лёша помалкивал. А я сорвался:
– Сколько тебе свидетелей надо? Пять? Десять? А вот запросто! Мы с Лёшей спиртное в угловом магазине брали – знакомых полно…
– Знакомых… – хмыкнула она. – Эти уж точно подтвердят!
– И продавщицы подтвердят! Они нас там в лицо знают!
– Да я думаю…
– И было это перед самым закрытием! Как бы мы оттуда до твоей дачи добирались? Среди ночи! Тридцать километров от города…
– Вы же не знаете, где моя дача находится, – с холодным презрением напомнила она.
– Тогда – не знали! Теперь – знаем!
– Ой!.. – внезапно сказала Лина Эльбрусовна и с ошеломлённым видом взялась кончиками пальцев за крылья своего сайгачьего носа. Влажные, чуть выпуклые глаза выразительны как никогда.
Все повернулись к ней.
– Дуня… – виновато и растерянно призналась она. – А ведь они правду говорят. Я тоже в субботу видела, как они из этого магазина выходили… С покупками… В десятом часу…
