Он провел вторую половину дня, наверстывая работу, и с ужасом видел, насколько отстал. Он прогонял числа, корреляции, сверял результаты с ожидаемой нормой с умением и небрежностью, выработанными долгой практикой. Но ему нужно было найти дополнительное время. Разобраться со всем, что уже получено. Если он слишком далеко отстанет, мистер Ок заметит, а тогда его ждет полная проверка, всплывут дополнительные работы, которые он делал для Хатча, и ему конец. Дэвид взвешивал возможность обратиться к Стефану, но мысли то и дело возвращались к Лили и непроницаемым лицам обитателей Иннис-Шэллоус. Кто-то там должен был знать, где она. И кто она.
Надо работать…
В первый час проверка и обработка данных требовали усилий, но понемногу он вошел в ритм. Вводил статистику, выводил корреляции, вписывал все это в большой график для последующего метаанализа и чувствовал, что мало-помалу расслабляется. С катализаторами он был как дома – больше, чем дома, и они, как ничто в его жизни, подчинялись его власти. Сосредоточившись на привычном деле, измученный Дэвид впал в подобие транса. Он перестал ощущать ход времени. Под конец он не знал, провел здесь минуты или часы. Готов был поверить и в то и в другое. И не додумался заглянуть в терминал, пока не вернулся домой.
Его ждали четыре новых сообщения, но не от Лили. Первое – с поправками к лабораторному расписанию, два с геймерского форума, на который он подписался, хотя почти не играл. А последнее от центрального управления занятости в Солтоне, в верхнем университете. Он щелкнул по нему, и голова стала легкой, как воздушный шарик.
Он вышел в большую комнату. Отец и мать сидели перед монитором, ровно на таком расстоянии, чтобы не соприкасаться бедрами. На экране серьезно разглагольствовал немолодой мужчина. «Марсианский проект – не просто самое масштабное предприятие в человеческой истории. Наш общий долг перед угрозой с Земли…»
– Что такое? – спросил отец.
Дэвид поднял ручной терминал, словно это все объясняло. И только увидев, что они не понимают, заговорил. Как издалека услышал свой голос.
– Пришло распределение, – сказал он. – В разработчики.
Отец охнул, вскочил, чуть не опрокинув диванчик. Чувствуя, как отцовские руки обнимают его и подбрасывают под потолок, видя, как мать роняет в ладони счастливые слезы, Дэвид только и смог подумать: «Я должен радоваться».
Все теперь переменилось – и осталось прежним. Он двигался к распределению последние пять секций – или, если взглянуть иначе, всю свою жизнь. Он знал, что будет, – все знали, – но все равно известие его ошеломило. Застало врасплох. Все, о чем не стоило думать, потому что это будет потом, – теперь надо было делать сейчас. Запрашивать место в общежитии верхнего университета, подгонять долгосрочные эксперименты, которые Дэвид вел под руководством мистера Ока, чтобы новый старший, занявший его место, завершил их, и собираться, докупать, что будет нужно в ближайшие месяцы, выезжать из своей комнаты, из дома, впервые в жизни расставаться с семьей. И то изводиться нетерпением – то бояться до дрожи.
Он видел, что с родителями происходит то же самое. Мать все плакала, улыбаясь сквозь слезы, а отец вздумал посидеть с ним, пока Дэвид заполнял бланки, и запросил отпуск, чтобы через месяцы поехать с сыном в Солтон и помочь обустроиться, и принес ему кофе с сэндвичем. Дэвид проделал все, что полагалось: добился оценок, заслужил внимание и положение, достойные высшего из возможных распределений, а в награду лишился еще толики свободы. Родители как будто вдруг осознали, что он здесь не навсегда, и окружили его любовью, как полицейским оцеплением, – от нее некуда было деться. Он не мог ни отправиться на поиски Лили, ни даже вызвать ее по связи. И только тетя Бобби вела себя как раньше – она сохранила прежние странные и немного назойливые привычки: смотрела новости, таскала гантели.
