Грехи отцов - страница 26

Доводы милосердия, приводимые Филиппом, не произвели на дядьку никакого впечатления. До Ладыженского ему не было дела.

Кончилось тем, что Филипп приказал слуге подчиняться в весьма резкой форме, чего не делал ни разу в жизни. Садясь на коня, он старался не смотреть в тоскливые Данилины глаза и предпочёл не заметить, как тот украдкой перекрестил его.

Воспоминание тут же испортило настроение. Филипп подошёл к окну, приподнял тяжёлую бархатную портьеру. По улице вереницей двигались экипажи и верховые, прогуливались нарядно одетые господа. И он вновь подивился, какое оживлённое движение в Петербурге.

В дверь постучали.

– Входите, – пригласил Филипп.

В комнату заглянула Мария Платоновна. Он приехал поздно ночью и ещё не встречался с ней.

– Доброе утро, Филипп! Как вас устроили?

– Спасибо, всё замечательно.

Она придирчиво осмотрела богато и со вкусом убранную комнату, потом перевела взгляд на Филиппа.

– Андрей Львович велел передать вам, что завтра вечером мы едем слушать оперу, а на среду назначена охота.

Филипп молча склонил голову, давая понять, что новость принята к сведению, но мачеха не уходила.

– Вы позволите? – она подошла к шифоньеру с резными дубовыми дверцами.

Филипп не понял, что именно должен ей позволить, а княгиня, видимо, приняла его молчание за согласие. Открыв шкаф, она переворошила стопки камзолов и сорочек.

– Вам необходимо обновить гардероб, – сказала она деловито. – Я велю послать за портным.

Филипп вспыхнул:

– Не стоит, сударыня, у меня всего довольно.

Мария Платоновна мягко улыбнулась и подошла к нему:

– Мой мальчик, не обижайтесь, светская жизнь накладывает определённые обязательства. Одно из них – следить за модой. Ничего, скоро вы постигнете все эти премудрости. – Она ласково коснулась волос Филиппа, перебирая пальцами густые тёмные локоны. – Портной, куафёр15 – и вы станете неотразимы, сударь, даже для избалованного блеском Петербурга.

Она вышла, а Филипп в смятении остался стоять посреди комнаты. Он привык считать мачеху своим главным врагом, виновницей смерти матушки, алчной хищницей, что женила на себе отца ради денег. И ненавидел просто потому, что она заняла место матери, и потому, что отец её любил. Ласковое обращение княгини смущало Филиппа, приводило в растерянность и недоумение.

Внезапно он подумал, что женщина эта похоронила четверых детей, и вдруг почувствовал к ней острую жалость.

Филипп никогда не сочувствовал отцу и мачехе. Нет, разумеется, он не испытывал злорадства, и ему было жаль сводных братьев, как всякого человека, скончавшегося в юном возрасте, а тем паче ребёнка. Но сейчас он вдруг вспомнил, как постарел за эти годы отец. Вспомнил, как сильно любила его матушка, и впервые задумался, каково это – когда умирают твои дети. Если бы умер он, матушка не вынесла бы такого горя.

Должно быть, толика нерастраченной нежности княгини невольно досталась Филиппу.

До роскошного каменного дворца на набережной Васильевского острова, где располагался кадетский корпус, Филипп добрался быстро и без приключений. Но на том везение закончилось.

В бывшей кордегардии князя Меншикова он долго объяснял караульному офицеру, сидевшему за столом под сенью скрещенных бердышей, что хочет видеть капитана фон Поленса и юнкера Чихачова из второй роты. Тот слушал рассеянно, то и дело отвлекаясь на заходивших в караулку офицеров, а потом и вовсе досадливо махнул рукой.