– Ты должна сиять, моя жар-птица, драгоценная Реми. И пускай я отпускаю тебя танцевать с другим, но я не могу позволить себе отпустить тебя без намёка и моего незримого присутствия рядом.
Девушка медленно подошла к нему, осторожно касаясь тончайшего шёлка. Никогда прежде ей не доводилось носить ничего подобного даже в доме Романа Беркута. Но она уже видела себя в нём, а потому легко стянула одежду и, глядя в глаза Матвея, прямо на голое тело натянула платье. Девушка с наслаждением закрыла глаза, чувствуя, как ткань мягко скользит по коже.
– Оно изумительно, милый мой кудесник, – прошептала она, не переставая гладить подушечками пальцев воздушную юбку. – Спасибо за этот волшебный подарок.
– Ты не представляешь, насколько восхитительно видеть тебя в нём, – хрипло отреагировал Матвей, следуя за её руками по платью, чтобы затем притянуть девушку к себе, а после аккуратно прижать к стене, подбирая подол её юбки.
Его бирюзовые глаза вспыхнули в полутьме, завораживая своей морской глубиной, в которой так и хотелось утонуть. Реми почти поддалась этому влиянию, желая украсть у реальности ещё немного счастья, но всего один кадр-вспышка, одно мгновение, вбившее в неё ледяной холод, и девушка отшатнулась. Кровавое воспоминание из снов, что преследовали её с самого первого дня, как она вернулась из Лаберии. Кошмаров, в которых она видела Рене.
– Нет, – прошептала Реми. И высвободилась из его объятий. – Прости, но мне нужно возвращаться.
Матвей ведёт рукой по её волосам, спускаясь к щеке, обращаясь с ней, как с величайшей драгоценностью, своим персональным светом во тьме. Столько всего они вместе пережили за эти полтора года. Голод, две жуткие зимы и засушливое лето, и погромы, и революционные шествия, и борьбу за право жить, а не существовать. Они были вместе. И казалось, что так будет всегда.
– Я люблю тебя, – хрипло произнёс он, хмурясь от собственного признания.
Никогда прежде он никого не любил. Никогда прежде никто так не сиял в его глазах, что даже в разлуке ему всё мерещился аромат её терпких, как вино, духов и яркость её золотых глаз. Сомкнув веки, он видел её, свою прелестную жар-птицу. Не сломленную, не утратившую вкус к жизни, сияющую и яркую, как самое жаркое солнце, бликующее на волнах его лазурного моря.
Только слова сорвались с его губ, как он понял, – их не следовало произносить, так как Реми тотчас замкнулась в себе. Её взгляд потяжелел, а сама она потускнела, растворяясь в тусклом свете настольных ламп. Она неловко обхватила себя за плечи, сутулилась, отстранилась, отходя от него. Её взгляд заметался по гостиной, останавливаясь на бутылке с вином. Повинуясь её невысказанному желанию, он освежил бокал и протянул ей. Горькая ухмылка прошлась по его губам, выскальзывая наружу словами:
– Не отвечай, Реми. Я знаю, что ты чувствуешь. Я понимаю тебя лучше других. Просто не забывай обо мне, когда будешь танцевать с ним. Не забывай, кто был рядом с тобой, кто ничего не требовал, а следовал за твоим желанием. Я не он.
И Реми выдохнула, неловко улыбаясь. От вина её губы заблестели, а в глазах стало светло.
– Прости, – повторилась она, а потом поцеловала его нежно и очень доверчиво. Ей не хотелось отказываться от Матвея, хотя она и не знала, что их ждёт в будущем.
