Наконец добрались. Поручик выпрыгнул из кузова, с наслаждением потянулся, хрустнув всеми суставами, вдохнул полной грудью напоённый запахом спелой ржи воздух. Следом начали выгружаться его гренадеры, и тут же рядом возник высокий подтянутый офицер в форме защитного цвета.
– Поручик Саблин? – проговорил он почти утвердительно.
– Так точно. С кем имею честь?
– Надпоручик Чехословенска Армада Милан Блажек, – козырнул чех. – Командир заставы. Мы ждали вас. Это ваши бойцы? – снова скорее утвердил, чем спросил, надпоручик.
– Так точно. – Саблин тоже отдал честь. – Первый взвод третьей роты Отдельного гренадерского батальона.
Припомнил звания в чешской армии: надпоручик идёт перед капитаном, как и поручик в российской. Значит, по рангу они примерно равны.
– О, гренадеры! – разулыбался Блажек. – Мы слышали о победах русских на Востоке.
– Вот как? – озадачился Саблин. – Честно говоря, мало кто знает о подвигах гренадеров. Даже в России.
– Нам дали некоторую информацию. Строго конфиденциально, естественно. И мы… как это… могила!
И улыбнулся уже совершенно ослепительно. Чувствовалось, этот чешский офицер искренне рад прибытию русских воинов, видит в них друзей, пришедших на подмогу в трудную минуту. Неожиданно для себя Иван Ильич почувствовал к нему ответную симпатию, чувство, какое можно испытать только на войне, когда начинаешь понимать: этот человек прикроет тебе в бою спину.
– А давай по имени! И на «ты»! – протянул он руку надпоручику, повинуясь внезапному порыву.
– Идёт! – тряхнул головой чех и ответил крепким рукопожатием.
Получилось как-то очень по-русски.
– Меня, кстати, Иваном зовут. По-вашему, наверное, Ян?
– Да, Ян. Но я буду называть тебя Иваном, как нарекли батюшка с матушкой. Так правильно.
– Милан, где ты научился так чесать по-русски? – не сдержался Саблин. Чех говорил почти без акцента, лишь иногда запинался да произносил слова слишком старательно, как на родном языке не говорят.
– Я учился в Москве! – снова улыбнулся Милан. – Высшее имени Михаила Кутузова пехотное училище. Выпуск тридцать четвёртого года.
– А я – Московский Императрицы Екатерины II кадетский корпус, а потом Александровское училище. В точности как Тухачевский! Только выпускался в тридцать пятом.
– О, Тухачевский! – закивал Милан. – Мы его тоже знаем. О нём знаем – много славного. Я рад, Иван, что вы прибыли. Я почти уверен, нам понадобится ваша помощь. И… надо будет присесть как-нибудь вечерком, поговорить. Наверняка найдутся… знакомцы по Москве.
– Посидим, Милан. Обязательно посидим. А сейчас скажи, что немцы?
– Немцы? – тут же посерьёзнел пограничник. – Немцы есть, Иван. Пошли на вышку, сам увидишь.
Посмотреть было на что. Прямо у границы, на сопредельной стороне, расположилось подразделение вермахта. Милан дал бинокль, Саблин вгляделся: не пограничники. Судя по количеству палаток, разбитых сразу за буковой рощей, чтобы не быть совсем уж на виду у пограничников, минимум стрелковая рота. Слегка дымит полевая кухня, движутся фигуры в серо-зелёной форме, а в самой рощице, среди деревьев, что-то припрятано, замаскировано ветками. То ли временный склад, то ли ещё что.
И стоит это подразделение, со слов чеха, уже вторую неделю.
А ещё, между прочим, углядел Саблин, немцы тоже увлекаются боксом! Не мудрствуя, натянули верёвки между четырьмя подходящими деревьями, и две голые по пояс фигуры характерно подпрыгивают и крутятся внутри импровизированного ринга. И даже пара болельщиков покрикивает у канатов, подбадривает бойцов или дает советы, как это принято у всяких приличных болельщиков.
