За шестнадцать лет Эдита привыкла быть старшей. Привыкла, что всегда есть кто-то младший о ком она должна заботиться. Это стало её второй натурой.
Мария открыла обычную дверь, широкую и деревянную с массивной металлической ручкой.
Она едва слышно скрипнула и служанка скромно пропустила юную госпожу вперед. Стыдливо опустила взгляд и проскользнула в комнату за Эдитой. Привычно засуетилась, зажигая светильники и свечи. Распахнула шторы и будто не знала, что деться от того затопталась у стула перед зеркалом. Непривычно большим, в доме Кантуэлл не было таких зеркал. Лишь маленькие, слегка подбитые и мутные, спрятанные от отцовского взора.
Здесь же зеркало было в богатой, массивной раме. Вся комната была довольно богата. Балдахин и мягкий ковер. Мягкая мебель в тканях самых модных и современных цветах. Вышитые шторы и картина цветов на стене. Тонкие, хрупкие лепестки с каплями росы. А рама непропорционально крупная, сделанная из золото. Смотрелась как-то парадоксально, не сочеталась с хрупкостью цветов.
Эдита перевела взгляд на окно и ощутила, как сердце упало куда-то в пятки. Все здесь было каким-то несочетающимся, парадоксальным. И с богато украшенной комнатой совсем не сочетались решетка на окне. Она была проста, металлическая и крепкая. Такие бывают в темницах.
Мария, казалось, ощутила её смятение и неловко улыбнулась.
– Я помогу вам переодеться.
– Благодарю, – шепнула Эдита, пытаясь выдавить улыбку.
Замерла без движения, пока Мария бегала вокруг, старательно развязывала корсет. Шнурок натягивался, мешая дышать, когда Мария его тянула, стараясь распутать узлы. Эдита молчала, пристально глядя на решетку на окне.
Миссис Эшби шумно выдохнула, когда стала свободной от корсета. Ей показалось, что все это время она дышала едва ли в половину. А теперь прилив кислорода был столь силен, что даже закружилась голова. Ей показалось, что она потеряет сознание от облегчения.
Мария шустро бегала, складывая вещи, которые ловко снимала с Эдиты. Когда девушка осталась лишь в белой, исподней рубашке, Мария усадила её на пуф и взяла в руки гребень.
Выпутывала из темных волос ленты и украшения, драгоценные камни. Ласково проводила деревянным гребнем по густым, темным прядям, ласково нашептывая восхищения волосами Эдиты. Говорила, что они прекрасны, блестящие и густые. Смотрела на них с искренним обожанием.
Эдита же смотрела на свое отображение в зеркале. В белой исподней рубашке она казалась совсем юной. Хрупкой и аккуратной. Небольшие холмики груди и меж ними висело деревянное распятие, подаренное ей Сесилией. Девушка подняла руку и сжала в кулаке распятие.
Деревянные грани впились до боли в ладонь. Царапали, оставляли темные полосы.
Мария уложила темные пряди волос Эдиты. Они лежали на плечах, падали на грудь. Доставали до самого пояса. Вились волнами, слегка поблескивали в свете огня свечей и светильника.
– Вам что-то ещё нужно?
– Нет, можешь идти, – не глядя на служанку, сказала Эдита.
Девушка неловко топталась за её спиной, в скромности боязливо не поднимала взгляда. Сжимала в кулаках передник, дергала его в какой-то привычной неловкости.
Раскланялась, что-то молвила срывающимся голосом и умчалась с комнаты. Она казалось пыталась быть незаметной, ходила едва ли не на цыпочках, от чего её шаги были почти беззвучными, но походка слегка шаткая, будто девушка вот-вот упадет.
Дверь тихо закрылась, а Эдита поднялась с мягкого пуфа. Сбросила свои туфли, от чего-то хотелось ощутить деревянный пол босыми стопами.
