– Желаете ли вы покаяться? – обратился к ним святой отец.
Старший сообщник посмотрел на священника долгим и тяжелым взглядом. Один его глаз был практически слеп, от чего он его пугающе щурил. Пожевал собственные губы и выплюнул коричневатую слюну себе под ноги.
– Господь, – громко объявил он. Толпа затихла, вслушиваясь в его слова, – ты повел меня по этому пути. Так что теперь не осерчай!
Священник поморщился и зашипел. Тихо, но в тишине, что внезапно растянулась по толпе, было отчётливо слышны его слова:
– Господь дал тебе право выбора. Ты сам выбрал такую дорогу.
– Тогда пусть так и будет, – безразлично ответил мужчина.
Святой отец ещё несколько долгих секунд смотрел недовольно-прожигающе. Его светлые глаза будто сверлили мужчину.
А после уверенно повернулся к младшему сообщнику. Тот переминался с ноги на ногу. Казалось, испытывал стыд за слова своего партнера по убийству и грабежу. Его лопоухие уши горели, а губы дрожали.
– Не желаешь ли ты покаяться, раб божий? – торжественно спросил.
Парень поднял глаза. Он дрожал, а его лицо искажалось из-за нервозности в каком-то тике. Он непроизвольно кривился в плаксивом выражение.
– Мне жаль, – неуверенно и слишком тихо, начал парень. Толпа закричала, чтобы он говорил громче. Этот выкрик вызвал у собравшихся хохот, – Господи, прости меня! Простите меня добрые собравшиеся! Я совершил непростительное преступление, я подвел Господа!
Так позвольте мне теперь искупить свой грех и понести наказание. Господи, прости меня и прими мою грешную душу!
Священник одобрительно кивнул.
Палач молчаливо подошел к ним и накинул петли на шеи. Старший сообщник скривился и сплюнул себе под ноги. Оставил коричневатое пятно на дереве плахи.
Младший продолжал скулить, смотрел на палача взглядом полным сожаления и мольбы. Будто палач мог самовольно принять решение отпустить его.
Их подняли.
Веревка заскрипела, натянулась. Пережала шею.
Младший закричал. Старший закряхтел, крепко зажмурив глаза и сжал зубы.
Младший вопил каким-то нечеловеческим голосом. От этого крика бежали мурашки ужаса по телу. Он кричал пока весь кислород не закончился и он не склонив голову. В его теле не было ни движения. В теле не было души.
Последним приговоренным была женщина.
Старушка с редкими, седыми волосами и пугающе светлыми глазами. Она чмокала беззубым ртом, пугающе улыбалась, глядя на всё происходящее.
– Эта женщина обвиняется в колдовстве! – коротко и громко объявил глашатай.
Толпа всколыхнулась, кое-где кричали, что повешенье для неё слишком милосердно. Лучше сжечь старую ведьму на костре.
Толпе не были нужны доказательства. Она испытывала страх перед неведомыми силами и от того лучилась жестокостью и яростью.
– Желаешь ли ты покаяться? – спросил священника, хотя его лицо было искажённо в презрении. Он поджимал губы и, казалось, не желал подходить слишком близко к старушке.
– Покаяться? – прокряхтела она.
Её голос был сухим, каркающим и скрипучим. Она облизала тонкие губы и пугающе ухмыльнулась.
– Дьявол! – громко крикнула она. Толпа практически завопила, дернувшись. Будто пала в ужас от одного этого слова. – Прими мою душу, позаботься о ней и приготовь к моему приходу пинту эля!
Она то ли закаркала, то ли засмеялась.
– Как ты смеешь… – зашипел священник, подходя к старушке ближе, но все же отступил и махнул рукой палачу.
Тот молчали подошел к женщине. Казалось, в нем не было ни капли страха. Относился ко всем павшим от его руки с одинаковой жалостью и смирением.
