Но хорошо же, когда противник сам о тебя больно ударяется?! А еще лучше, когда сила ударов, противника и моя, суммируется. Вот и вышло: он летел на мою ногу, ну а я придал ноге еще больше скорости, вытавляя вперед.
– Уж-ж! – гость схватился на живот и упал.
Должно быть больно, но тут же не первоклашкам показываешь прием, этот дядька может и потерпеть. Отбить ему чего-то важного я не должен был.
– Вот так завсегда. Взмахнул рукой, али ногой и все – лежит супротивник, – довольным тоном говорил князь. – Ну как, Глеб, все еще считаешь, что моя дружина не так сильна, кабы ты подчинился мне?
Второй гость посмотрел на своего товарища, который уже, опираясь на руки, приподнимался, потом одарил и меня своим взглядом, не злым, но заинтересованным, изучающим. Я было уже подумал, что придется биться и с этим гостем князя, и был готов к тому, но нет.
– Понял я, князь. Я пришел сюда с брода, я видел там следы битвы, даже сильный дождь не все смыл. Видел я и тела кипчаков, которых несло течение реки вниз. Так-то мы в Вышгород спешили, – говорил Глеб, и голос его сочился разочарованием. – Но к маньярам не хотим идти, к Игорю Ольговичу, так же нет, мы клятву дали Изяславу и нарушать ее не станем. Вот и пришел посмотреть на твою дружину. Коли я присягаю, то делаю это не токмо душой, но и разумом.
Слова, конечно, были правильными, мужскими. Однако, это лишь слова. Я понял, зачем пришел этот самый Глеб со своим товарищем Беляном. Они захотели проверить уровень мастерства нашей дружины. Можно было подумать, что это происки каких врагов, но, поразмыслив, понял, что нет, – это лишь смотр уровня воинского мастерства, чтобы не прогадать и не влиться в отряд неумех и слабаков.
Скорее всего, Глеб не разочарован тем, что увидел в дружине князя Ивана Ростиславовича. Слухи быстро пронеслись по десяткам, дошли и до моих бойцов. Это были бежавшие из Киева великокняжеские ратники. Не из самой дружины Всеволода Ольговича, а вот такие, как и мы, неприкаянные, отряд, по сути, наемников. Их в стольном граде сильно потрепали, а после оказалось, что и платить некому, князь умер, а его казна, так и вовсе у горожан, после перекочевала, скорее всего не в полном объеме к Изяславу.
Я слушал Глеба и силился вспоминать курс истории Древней Руси. Какие-то образы всплывали в голове, но мне казалось, что Изяслав все же позже занял Киев, а после столицу занял Юрий Долгорукий, потом… снова… и вновь… И такая чехарда – еще один довод в пользу того, что ситуацию нужно менять.
– Садись, сын моего врага! – сказал князь, указывая на поваленное бревно.
– Княже, ты может поспишь? – с опаской спросил Боромир, реагируя на обращение Ивана Ростиславовича ко мне.
Князь только отмахнулся. Я не чинясь, присел, взял кость с вареным мясом, вчера добыли косюлю и отдали ее князю, стал не без удовольствия есть.
Глеб посмотрел на меня, задумался, вновь посмотрел, после на Вышату. Да! Я понимаю, что неуместен и что тут серьезные разговоры, но мясо чудо, как хорошо, а еще у князя за столом всегда есть хлеб. Вот вроде бы и не печет его никто, просто некогда, да и некому, а хлеб есть и не так, чтобы черствый.
– Мы заключим с тобой князь, наряд, моя сотня… уже полусотня, принесет клятву на одно лето, после вернемся к этому разговору, – сказал Глеб.
– Я говорил о двух годах! – сказал князь.
– Прости, князь, но я говорю об одном лете. Клятву не преступаю, слово свое держу, если все сладится, я останусь с тобой и дальше. Если за год найдем с чего кормиться, тогда зачем мне и воинам моим уходить от тебя? Они семьи завести хотят, все уже в лета входят, – отвечал гость.
