Надо мной возвышалась грузная фигура в полицейской форме. Судя по всему, это был городовой.
Взрослый мужчина лет сорока пяти, крепко сбитый, с внушительными густыми усами, делавшими его отдаленно похожим на покойного императора Александра Третьего. Лицо под фуражкой было обветренным, красным, а взгляд тяжелых глаз – суровым и непроницаемым.
Ясно… Бывший вояка. Сто процентов. От него этим военным духом и твердолобостью разило за километр. А значит, договориться не получится, даже если очень постараться.
Я мог бы, конечно, рыдать, причитать и рассказывать про несчастную жизнь. С этой точки зрения возраст моего нового тела крайне удобен. Ноющий взрослый мужик – рискует отхватить по роже. Ноющий паренек – чисто теоретически, может вызвать желание помочь.
Но конкретно этому господину точно будет искренне плевать и на рассказы, и на рыдания. Такие упрямые солдафоны все делают по уставу.
– Кто таков? Почему здесь?
Я молчал, не зная, что ответить. Имя «Ванька» вряд ли его удовлетворит, а других вариантов у меня не было и быть не могло. Правду говорить точно не собираюсь. Упекут в какой-нибудь сумасшедший дом для нищих. А это – хреновое сочетание – психи и бедность.
К тому же, я хоть убей, не мог вспомнить, в начале века вообще были какие-нибудь документы у граждан, или как в советском мультике, лапы и хвост – вот мое удостоверение личности. Хватит ли городовому просто моего слова?
Дело в том, что специализация у меня – Отечественная История Нового и Новейшего времени, а значит, все, что было после революции, знаю хорошо. Но это сейчас вообще ничего не решает, потому как нахожусь я в Российской Империи, а это точно ДО революции.
Слава Богу, хоть не во времена Ивана Васильевича закинуло. Там вообще мне был бы трындец.
– Молчишь? Выходит, бродяга… Или воришка? – Городовой бесцеремонно схватил меня за шиворот и рывком поднял на ноги. От него отвратительно несло луком и махоркой. – Пойдем-ка в участок, там разберутся. Тем более, я тебя тут впервые вижу. Своих всех наперечет знаю. И они меня, само собой. Вот так запросто у доходных домов купца Лыкова никто себе ночлежку не устроит. Шевелись!
Сопротивляться было бесполезно, учитывая, что в весовой категории я городовому явно проигрываю. А бежать, если честно, просто не имелось сил. Набегался, спасибо.
Да и потом, где-то в глубине сознания мелькнула мыслишка: в участке, наверное, тепло. Там, наверное, можно будет поспать. В конце-концов, меня же не на месте преступления поймали. Просто городовой решил со своей территории убрать левого босяка.
Он грубо подтолкнул меня в спину, и я, спотыкаясь на неровной брусчатке, побрел по темной, почти безлюдной улице.
Городовой шел сзади, его тяжелые сапоги гулко стучали по камням, время от времени он подталкивал меня между лопаток своей увесистой рукой. Мы прошли пару кварталов, свернули в переулок, где тускло светился одинокий фонарь над дверью с казенной табличкой. Это и был полицейский участок.
Холодный, неуютный свет единственной лампочки под потолком едва разгонял мрак в помещении. Пахло сыростью, дешевым табаком, карболкой и чем-то кислым – то ли немытыми телами, то ли отчаянием задержанных.
Стоило мне подумать о запахах, гуляющих по полицейскому участку, как в голове сразу возник закономерный вопрос: что такое, блин, «карболка» и откуда я вообще знаю это слово? Мысленно покрутил его, пытаясь понять, почему именно оно мелькнуло в голове. Не понял. Похоже, снова какие-то посторонние воспоминания.
