– Главное – чтобы наутро ты мог ходить, – недовольно протянул он, с сомнением разглядывая месиво на моем теле. – Уж больно просто все это выглядит: плюнула, мазнула и готово.
– Но, ты же видишь, как она сама себя лечит? На ней ведь живого места нет, а она здорова.
– Да ей, наверное, все нипочем. Может, она бессмертная?
Наобум брошенная Хедриком фраза мне показалось не лишенной смысла. А если?..
– Ты имеешь в виду Сок Жизни? – задумчиво протянул я и пристально посмотрел на своего друга.
Хедрик, видимо с запозданием понявший смысл своих собственных слов, уставился на меня как на великого героя из прошлого и медленно ответил:
– Не знаю, как-то само вырвалось…А что, ты думаешь это правда?
– Как знать…как знать. Ты погляди на нее: ей же тысяча лет на днях, наверное, стукнула. Обычные люди столько не живут, тем более питаясь разной гадостью. Эх, расспросить бы ее хорошенько, но как?
– Может, давай нарисуем? – с надеждой предложил Хед, не думая о том, что в конце концов нам все же придется рисовать.
– Давай попробуем, но…с чего начать?
– А давай нарисуем на земле наш драккар и море. Я надеюсь, она догадывается о том, что здесь неподалеку плещется море.
Немного подумав над его предложением, я нащупал среди разного мусора на полу подходящую палочку и начал рисовать перед входом в шалаш весь наш поход в подробностях. Делал я это, конечно, из рук вон плохо, так как никогда не отличался способностями к рисованию. Однако, среди всей моей белиберды можно было рассмотреть волны на море, человечков на корабле, наш далекий берег и этот берег со скалами. Я даже попытался изобразить дикую кошку, которая меня подрала, но вместо этого у меня получилась какая-то смешная крыса с большими усами. Зато у меня неплохо вышло одно из болотных чудовищ, с которыми встречаться в дальнейшем никто больше не желал и, собственно, сама старуха, которой я это все сейчас рассказывал. Ее я нарисовал, почему-то, в длинном платье до пят и с густыми волосами на голове, хотя ни того, ни другого здесь и близко не было.
Все это время женщина сидела, не шелохнувшись, и внимательно всматривалась в то, что я перед ней изобразил. «Гатра», – довольно произнесла она, когда рассмотрела на земле болотное чудище, но все остальное, по-видимому, для нее не представляло никакого значения.
– Послушай, Эл, – с нетерпением буркнул Хедрик. – По-моему, ее ничего кроме «гатры» не интересует. Зря мы это все затеяли.
– Ее можно понять. Такая у нее жизнь. Давай не будем спешить и…
Старуха не дала мне закончить свою мысль. Она решительно поползла к дальнему углу хижины и стала рыться там в куче разного хлама, отыскивая что-то очень для себя важное.
– Сейчас еще чем-нибудь удивит, – заявил Хедрик и сложил на груди руки. – Готовься.
Наконец, она повернулась к нам и мы с Хедриком чуть не лопнули со смеха. На ее на редкость некрасивом лице сейчас присутствовало какое-то детское выражение, а во рту она держала блестящий металлический предмет в виде цапли, расправившей в стороны свои крылья.
– Слушай, Эл, – еле сдерживая себя, чтобы не надорвать живот, выдавил Хедрик, – Это же…это же…ха-ха…это же свистулька…
Я сам катался по полу, не замечая боли в боку. Рассмешить нас так, как это сделала эта старуха, кому-то другому вряд ли удалось бы. Представьте себе, грязная старая карга, без зубов, одетая в звериную шкуру, радуется, как ребенок тому, что у нее во рту находится какая-то блестящая побрякушка.
