И прожить лишнюю минуту.
Прожить – червем.
Я предвидел, что будет плохо; я знал, как будет плохо, но даже не подозревал, что в этот раз окажется НАСТОЛЬКО плохо! Нас, Локапал, называют Миродержцами – и я в очередной раз ощутил это, как будто все Трехмирье действительно держалось на мне, на моих плечах; да что там – Я САМ и был Трехмирьем, единственно сущим и всеобъемлющим! И после этого возвращаться в одно-единственное тело? Пусть даже в тело Владыки Богов?
Поневоле ощутишь себя жалким червяком…
Все, хватит о червяках! Что ж это за день такой распроклятый?! Я – Индра, Могучий и Стогневный! Один из восьми Миродержцев, который собственными силами создал Свастику Локапал и узнал кое-что… впрочем, от обретенного знания хотелось выть подобно голодному пишачу-трупоеду, или вдребезги напиться сомы[10], или…
Я так и сделал. В смысле, выть не стал, а отправился пить сому.
Сейчас, конечно, больше пришелся бы ко двору черпачок-другой суры[11], но сура во дворце у Владыки? Да как можно?! Мы, боги-суры, грубых материй внутрь не употребляем! Хоть трижды назови ее «божественной» – нет, и все! Отродясь не водилось в Обители этого мирского напитка. Поскольку все твердо знали: возлияния Владыке совершают сомой и только сомой.
А жаль.
Когда-то я хотел разыскать того мерзавца, кто установил подобный канон, потратил кучу времени и сил – но все зря.
То ли умер, умник, то ли спрятался.
3
Сома хранилась на нижнем ярусе, в подвалах, дорога в которые мне была отлично известна. За столько веков немудрено изучить всю Обитель сверху донизу, как собственную ладонь, да и найти сомохранилище можно с закрытыми глазами.
По запаху.
Особенно когда душа горит.
Вдоль стен, выложенных из сырцового кирпича, до самого потолка высились деревянные стеллажи. Древесина благовонного алоэ по сей день сохраняла легкий аромат, и он смешивался с испарениями сомы, кувшинами с которой были тесно заставлены полки. На округлых боках кувшинов, на охряных выпуклостях, четко просматривалось клеймо: изображение Сомы-Месяца в окружении венчиков Лунного Лотоса.
Венчики были красивые, а Месяц – нет.
На нетопыря похож.
Я аккуратно снял ближайший кувшин и перешел в помещение для мелких возлияний. Крупные полагалось проводить на свежем воздухе, между пяти алтарей и со столь внушительными обрядами, что после глоток в горло не лез. Взял подобающие для принятия священного напитка чаши. Золотые. Три штуки. Чтоб часто не наливать. Это в гимнах Индра выпивает реки и озера сомы, после чего идет громить правых и виноватых. А в жизни нам и кувшинчика достанет…
Прочтя необходимые мантры, я откупорил кувшин, и мутноватая жидкость, булькая и пенясь, устремилась в жаждущий «рот» с орнаментом по ободку. Когда первая чаша была полна до краев, я не удержался и прочел вслух один маленький безобидный яджус[12]. Черненький такой. Как смоль. Этого, разумеется, делать не полагалось, и после него сома чуть горчила, зато крепость…
Не идеал, конечно, но и не ослиная моча!
Вот это, собственно, и называлось «пить горькую», что бы там ни утверждали приверженцы суры. Сура в любом случае крепче, но вкус у нее сладковатый…
– Пьем, значит, – гнусаво констатировал за моей спиной знакомый голос. – Пьем втихую, позорим званье Громовержца, да еще и Яджур-Ведой в тихой Обители балуемся…
Я поперхнулся сомой и на мгновение ощутил себя не могущественным Локапалой, а нашкодившим мальчишкой («Все лучше, чем червяком!» – мелькнуло где-то на самом краю сознания).
