Когда я видел ее – я был не собой. Не тем, кого во мне видели все окружающие, в том числе ее муж. Я был проводником, а дьявол ногами топтал мое тело, чтобы предстать перед ней обнаженным.
Что же в ней такого? Она была невинна и чиста? Не думаю. Она была святостью, порожденной самыми страшными грехами, включая прелюбодеяние, душевное убийство, воровство чужого влюбленного сердца? Возможно. Очень возможно.
Когда она говорила – простите меня, святоши и ханжи, безбожник я, пантеист… – мне хотелось достать свой твердый пульсирующий член, поставить ее на колени и засунуть ей в рот. Чтобы ее мягкие пухлые губы, которыми она так сладко говорит мудрые и достойные речи, нежно обволакивали мое пульсирующее в ее рту величие. В этот момент мне хотелось не отводить от нее взгляда и чтобы она даже не вздумала отвести свой! После ее ласковых и умелых ласк я был убежден, что мужской инструмент у нее во рту – это неотъемлемая часть композиции, которую рисовала моя фантазия. Если воспринимать ее как художественное творение, этот образ подходил ей гораздо больше, чем образ благородной девицы с изящной дамской сигаретой в пальцах, загадочно выпускающей клубы густого дыма.
Потом я бы как истинный джентльмен подал ей руку, чтобы она поднялась с пола… Я бы снял с нее роскошное шелковое платье, которое еще сильнее подчеркивало ее безупречную, ведьмовскую фигуру. Я бы посмотрел на нее, слегка смущенную, но еще не полностью обнаженную, посмотрел на нее так, будто все о ней знаю, взял бы ее за пальцы и безмолвно попросил бы расстегнуть мою рубашку. Затем снять ее с меня. Чтобы предстать, явиться перед ней таким же чистым, таким же уязвимым, как она.
Я бы молча попросил ее поцеловать ладонь моей правой руки, она бы мне повиновалась. И целовала бы с закрытыми глазами мою ладонь, потом запястье… Я бы в это время гладил ее теплую щеку. Когда она открыла глаза, мы бы уже стояли без одежды, без мыслей, без прошлого и будущего, полностью без всего.
Нежность… Я ее обнимаю. Просто обнимаю, как самую любимую женщину обнимают любящие мужья, просто так, без намеков на секс, без извинений за причиненную боль.
Я чувствую мурашки на ее коже – без каблуков она ниже меня и прижимается своей щекой к моей груди. Я чувствую ее энергию, я полностью поглощаю ее, даже не притрагиваясь к ее святыне, к ее мраку, к ее загубленному раю… Я чувствую, как она наслаждается моей энергией, как она пропускает ее через себя, как она дышит ею, как вздрагивает – она еще никогда не встречала дьявола в таком молодом, робком, скромном и тихом человеке.
В тихом омуте мои черти жгут ее душу на костре.
Я очнулся, но теперь я ее не обнимаю, а вхожу в нее на вытянутом деревянном столе с белой скатертью, все вокруг улыбаются, пьют шампанское, расхваливают свои достижения, кичатся приобретенными богатствами. Они не видят нас, потому что я и она – мы стоим на том же самом месте, где стояли в первые минуты знакомства. Смотрим друг другу в глаза. Наши тела рядом с этими людьми. Наши тела – красивое ничто…
Я чувствую ее, как никогда в своей жизни. Я целую ее нижнюю губу, ее подбородок, ее длинную изящную шею, я целую ее правое ухо. Затем нос и глаза. Дьявольские зелено-черные глаза, глаза греха, бездны, потерь. Глубокие… Глубже большинства глаз в этом зале. Она видела боль, она знала боль, через познание боли она пришла к тому, что называет сейчас счастьем. Но она не знала меня! Я – ее одурманенный рассудок, ее отрава, ее алкоголь. Я – ее экстаз, ее оргазм, ее сладкий ад.
