– На машине… сбил.
– Сколько дали?
– Пять, – нехотя произнёс Грудинин, стараясь не глядеть на его наклонённую вперёд, покачивающуюся от движения машины фигуру, не чувствовать и не слышать его частое тёплое дыхание. Ему до тошноты, физически противно было говорить. Тот, кажется, понял, откинулся назад и замолчал.
…Полиция явилась следующим утром, в девять часов. Их было трое – высокий капитан в кепке, надвинутой до бровей и два широкоплечих сержанта в кожаных куртках и с автоматами. Не было ни криков, ни понуканий, ни наручников. Спокойно вошли, поздоровались с женой, дали одеться и подождали, пока он соберёт вещи и позавтракает. Он записал на бумажке для растерявшейся жены телефон адвоката и адрес отделения, в которое его везут, оделся, взял вещи и вышел. До отделения доехали молча, без единого слова.
Случилось то, чего он никак не ожидал. Автомобиль обнаружили тем же утром – вышедший на стоянку житель дома, увидевший незнакомую машину с помятым и испачканным кровью бампером (Грудинин не мог ночью видеть и вытереть все следы), позвонил в полицию. Внешность его подробно описал и свидетель – пятнадцатилетний Ваня Бакушев, тот самый, которого он мельком заметил в зеркале заднего вида, и сама девочка, бывшая ещё в сознании, когда на место происшествия прибыла скорая помощь, и через час умершая от потери крови и болевого шока в реанимации сороковой городской больницы. Кроме того, аварию записала камера высокого разрешения, установленная на фасаде магазина «Спецстройодежда», находившегося поблизости… Отпираться было бессмысленно, Грудинин во всем сознался. Ему предъявили обвинение по трём статьям Уголовного Кодекса РФ – 264-й, 265-й и 307-й.
Почти шесть часов сидел он на допросе у следователя Кваскова – сорокалетнего сухого человека с морщинистым жёлтым лицом и бледными глазами.
– Так что же вы уехали с места происшествия? – ровным и безразличном тоном спрашивал он, записывая что-то на разлинованном листе. – Не помогли ребёнку…
– Растерялся, не знал, что делать, – как можно спокойнее, и вместе с тем убедительнее отвечал Грудинин.
– Ну а не позвонили в скорую почему?
– Думал, уже нельзя ничего сделать. Она была в таком состоянии, что я подумал…
– Зря вы подумали, – сухо прервал следователь, изящным движением двух длинных жёлтых пальцев перелистывая страницу. – Ну а зачем в полицию заявляли об угоне?
– Я не знал, как поступить, не мог ничего решить, – отвечал Грудинин, то следя за движениями рук следователя, то поднимая глаза и ищущим взглядом пытаясь поймать его взгляд.
Вообще же вопросы, задаваемые ему, он слушал плохо. Его мысли крутились вокруг одного, главного обстоятельства, он старался сообразить – как и сколько предложить денег?
«Да, по тону его понятно, что ему всё безразлично, – говорил он себе, оглядывая кабинет следователя – маленькую комнату, с покрытым истёртым до дыр линолеумом полом, длинным стеллажом вдоль стены с рядами папок, и столом, заваленным бумагой. Его взгляд остановился на полке с делами. – Да, да, – думал он, так пристально присматриваясь к одной, покосившейся и съезжающей набок папке, словно хотел подтолкнуть её взглядом. – У него таких дел десятки, сотни. Я для него ещё одна такая пыльная папка. Надо только смело приступить к делу, он только того и ждёт. Согласится, сразу согласится».
Но как он ни собирался с силами для этого предложения, произнести его так и не смог – спокойное и безэмоциональное лицо следователя каждый раз останавливало его
