Кромешный ад длился еще полтора часа, а потом гости начали покидать теплый дом тетушки Ирены. Малышка Диана спокойно спала в своей кроватке, видимо, устав от бесконечных сюсюканий и поцелуев, а Эмма засела на кухне, радуясь отремонтированному смесителю, благодаря которому из крана веселой струйкой бежала горячая вода.
Она только справилась со стеклянной посудой, когда на кухню проскользнула маленькая тень. Продолжая делать вид, что она ничего не видит, Эмма старательно орудовала тряпкой и губкой, по временам осторожно косясь в сторону привычно тихой Софии. Через ее руки прошли фарфоровые чашки, тонкие блюдца с ручной росписью, изящные и неудобные графины со следами вина и соков, а также вполне себе земные тарелки с крошками из-под пирожных. Она терпеливо смывала следы пиршества и раскладывала все по аккуратным стопочкам. Стаканы следовало перевернуть на застеленный хлопчатым полотенцем поднос, а стеклянные кувшинчики расставить на специальной полке. Кухня не носила следов хозяйки, здесь чувствовалась чужая, слегка безразлична рука, которая ставила все на свои места, но не заботилась о комфорте. Было видно, что женщина, привыкшая следить за чистотой в этом доме, относилась к нему с холодностью служащего, а не с душой живого человека. Эмме это даже нравилось – можно было импровизировать в мелких деталях, не боясь, что хозяйка потом будет делать ей замечания. Если она не прикладывала сил для того чтобы привести в порядок кухню, значит, ей неизвестно, где должны лежать те или иные вещи.
Эмма старательно игнорировала Софию даже тогда, когда приходилось поворачиваться к ней лицом или подходить к ней совсем близко. Почему-то ей казалось, что так правильнее. Спугнуть малышку было слишком просто, и она не хотела действовать необдуманно. С другой стороны, существовал риск, что София просто подумает, что ее присутствие не вызывает интереса, и уйдет. Такого допускать тоже было нельзя.
Девочка разрешила все сомнения сама – когда Эмма расправила влажные полотенца на краю стола и сняла фартук, София заговорила первой.
– Моя Стекляшка умерла, – шепотом сказала она, глядя исключительно вниз и не поднимая глаз.
Эмма подошла к ней и опустилась на колени, чтобы посмотреть ей в лицо.
– Ты не виновата, – сказала она.
– Я виновата, – покачала головой София, и ее носик заметно покраснел. – Она была голодная, и ей было плохо в коробке. Я плохая, я убила ее.
– Нет, что ты, – впервые прикасаясь к ней и накрывая маленькие ладошки своими руками, прошептала Эмма. – Не надо так думать, София. Ты не плохая. Может быть, она умерла от старости?
– Нет, Инесс сказала, что лягушке нельзя без воды.
– Но ведь у нее была вода? Ты же поставила ей тарелочку?
София подняла голову и с надеждой посмотрела на Эмму, не пытаясь при этом убрать свои руки из-под чужих ладоней.
– А ей бы хватило? – спросила она одними губами.
– Отчего же нет? Если тарелка была глубокая, то лягушка могла в ней посидеть, когда ей очень хотелось поплескаться в воде.
– Тарелка была большая, я даже не смогла ее положить в коробку сама. Филипп затолкал ее в коробку.
Эмма даже улыбнулась от таких милых подробностей. Небрежный с виду и любящий внутри, Филипп, как оказалось, был хорошим братом.
– Ну, вот видишь, – улыбнулась она. – Все хорошо. А без еды она могла прожить немножко дольше.
На самом деле Эмма не знала, сколько могут прожить лягушки, которым нечего есть, но сейчас нужно было утешить Софию.
