Кроме заслуг служебных поручик Дутов отличился еще и тем, что пришелся по сердцу младшей дочери графа Салтыкова Марье, которая в отличие от старшей дочери Лизаветы, вышедшей замуж за тайного советника Петра Васильевича Мятлева, размечталась о молодом бравом офицере. Не знала она, глупая, что отец присмотрел для нее другую партию, куда более выдающуюся…
Никита Дутов между тем докладывал генерал-губернатору:
– Ваше сиятельство! Проведенным дознанием на Большом суконном дворе удалось установить следующее. От неизвестной болезни на сей фабрике за последние три месяца умерло сто тридцать человек. Все они были тайно захоронены без соизволения на то властей.
– Как же такое могли допустить? – нахмурил седые косматые брови граф Салтыков.
– Сие «заслуга» управляющего фабрикой Никишина. Он распорядился, чтобы не поднимать большого шума, избавляться таким образом от умерших, а на их место записывать новых рабочих, купленных в окрестных деревнях у помещиков.
– Так, так, так! – осуждающе покачал большой головой Петр Семенович. – Жаль, что хозяина фабрики нет на месте. Придется нам самим разобраться с этим управляющим. А что за болезнь свела в могилу столько народа?
– Доктор Ягельский подозревает моровую язву.
– Что?.. – не поверил своим ушам генерал-губернатор. – Где сейчас господин Ягельский?
– В приемной! Ожидает вызова вашего сиятельства.
– Пригласите его немедленно!
– Слушаюсь, ваше сиятельство!
Человек невысокого роста с ранними морщинами, не в меру избороздившими лоб, вошел в генеральский кабинет и, сняв шляпу, отвесил учтивый поклон.
– Рад приветствовать ваше сиятельство! – промолвил Ягельский, всячески стараясь подавить напавшую на него от усталости и бессонной ночи зевоту.
– Оставим учтивости на потом, господин лекарь, – нервно вымолвил граф Салтыков, тяжело поднимаясь из-за изящного стола, изготовленного специально для него лучшими мастерами – краснодеревщиками и косторезами. – Прошу вас доложить о том, что узнали на Большом суконном дворе. Неужели нас опять посетило моровое поветрие?
– Боюсь, что так, ваше сиятельство, – снова поклонился Константин Осипович. – Мною лично во время осмотра выявлено на фабрике шестнадцать заболевших рабочих и работниц.
– Божья кара… – прошептал генерал-губернатор. – Все за грехи наши…
Не расслышав последних слов Петра Семеновича, Ягельский быстро добавил к сказанному ранее:
– Могут быть и другие заболевшие. Зараза зело сильна и может распространяться очень быстро среди московского населения. Необходимо срочно закрывать город, ваше сиятельство…
– Что?! Закрывать город?! – вскричал граф Салтыков. – Как изволите вас понимать?
– Закрывать на карантин.
– Ах, вот оно что! Это уж слишком! Достаточно будет саму фабрику закрыть, окружив ее карантинными постами. Но это так, на всякий случай. Я должен сказать вам, господин Ягельский, что не допускаю и мысли о возможности у нас, в северном климате, возникновения морового поветрия. И так думаю не только я, а и там, на самом верху! – произнес генерал-губернатор, ткнув пальцем в потолок. – Нет, нет и нет! Я не хочу даже слышать о моровом поветрии…
«Но это совсем не значит, что зараза исчезнет сама по себе», – подумал Константин Осипович.
Некоторое время граф молча ходил по кабинету, заложив руки за спину, обдумывая то, как сообщить Екатерине о подозрительной болезни. Придя наконец к какому-то решению, он повернулся к поручику Дутову, стоявшему в сторонке навытяжку, как истукан.
