– А чем мы займёмся потом? – сыпала вопросами любознательная девочка.
– У Олежки должно быть есть тихий час, как в садике, – сообразила девушка, совершенно не знающая чем заняться после обеда.
– Да, – ответил маленький мальчик, к великому Наташиному облегчению самостоятельно засовывающий ложку в рот.
– А давай пойдём гулять к морю, – предложила Дина с надеждой во взоре.
– А мама разрешает вам там гулять? – с опаской спросила девушка, не знающая ни общих правил обращения с детьми, ни тех, что заведены в этом доме.
– Разрешает, – безбожно картавя сообщил малыш, и был поддержан старшей сестрой.
– Ага, – сказала девочка с набитым ртом, – днём она не разрешает нам выходить на улицу, говорит, что мы можем обгореть, а вечером иногда мы ходим вместе с мамой или Ангелиной. Когда приезжает папа, то с папой.
– Значит, сходим, – обречённо согласилась Наташа, надеясь только на то, что смышлёный подросток лучше неё знает, как и что делать с маленьким Олежкой. Мысль о саднящих ступнях и невозможности сделать и двух шагов в своей тесной обуви она отгоняла, справедливо полагая, что бывало и похуже.
После обеда юное создание показало Наташе Олежкину комнату. Большая и светлая спальня была оформлена в светло-фиолетовых тонах и, как водится, изобиловала детскими рисунками на обоях. Кровать мальчика стояла в углу и малыш, самостоятельно попросившийся писать, послушно забрался под одеяло.
– Полежи со мной, – попросил ребёнок. Наташа немного удивилась этой просьбе, но спорить не стала, послушно устраиваясь на краю узкой постели.
– Ты хорошая, он это чувствует, – сказала стоящая в дверях Дина и растворилась в широком коридоре второго этажа.
Имея самые смутные представления о материнстве, Наташа принялась петь Олежке запомнившуюся в детстве песню из программы «Спокойной ночи малыши», а тоненькие ручки с готовностью обвили её шею и маленький носик спокойно засопел. Боль, по силе действия сравнимая разве что с водородной бомбой взрывалась в ней, поражая все органы чувств и выливаясь наружу двумя солёными слезинками. Вдыхая ни с чем не сравнимый молочный аромат детской макушки она закрыла глаза, глубже зарываясь носом в курчавые завитки светлых волос. Взрыв боли, такой сильный и казалось убийственный минуту назад, затихал, оставляя после себя странное отупение. Хорошо накормленная Наташа, слишком измученная недосыпом и тяготами жизни, плавно погрузилась в сон настолько крепкий, что шаги, внезапно раздавшиеся в коридоре и лёгкий хлопок двери не услышала. Нежные ручки подростка, стоявшего над ними двумя заботливо укрыли её мягким белым пледом, после чего погладили по голове маленького Олежку.
– У неё идёт кровь! Очень сильно! – сквозь туман доносились до её уха взволнованные мужские выкрики, но девушка не могла точно сказать, слышит она их реально, или это просто отголоски кошмарного сна.
– Вы чего наделали, придурки? – голос казался смутно знакомым, и она силилась вспомнить, кому он мог принадлежать.
– Славка, – кажись мы в ней что-то порвали, – виновато оправдывался мужчина, а девушка удивилась. Порвали? Боль стала такой привычной, что, казалось, была неотъемлемой частью её самой и никаких особенных изменений она не ощутила.
Что-то тёплое действительно струилось по её ногам, и сквозь удушающие клубы сигаретного дыма она ощущала едва уловимый солоноватый запах крови. Неужели, её собственная?
