Читать онлайн Джонатан Свифт - Гулливер в стране лилипутов

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Отец мой был англичанин и владел небольшой собственностью в Ноттингемшире, в Англии. Когда мне минуло 14 лет, он послал меня в Кембриджскую высшую школу, желая дать мне лучшее образование. Таким образом, я довольно рано узнал заманчивую прелесть путешествия. Но отец мой был небогат, и средств его не хватило, чтобы дать мне возможность кончить школу; через три года меня забрали из Кембриджа и устроили в Лондоне у врача-хирурга для изучения его искусства. Там я пробыл 4 года и изучил всё, что требовалось тогда от заурядного врача этой специальности. Но я достал много книг по математике и мореплаванию и в свободное время увлечённо изучал их. Я давно уже решил, что буду путешествовать: я буду много, много странствовать, пока не увижу и не узнаю весь мир, а для этого нужно было хорошо знать математику и изучить искусство мореплавания. В течение четырёх лет, проведённых в Лондоне у врача-хирурга, я скопил столько денег, что смог на эти средства два года изучать медицину в Лейдене, в Голландии.

Три с половиной года после этого я плавал в качестве судового врача, а вернувшись в Лондон, встретил милую, добрую девушку, которую я полюбил, и так как она тоже привязалась ко мне, то вскоре мы поженились. Это событие, конечно, на время отодвинуло мои мечты о путешествиях, и я поселился в Лондоне, в надежде зарабатывать средства для семьи, работая врачом. Но заработки оказались так малы, что жить на них было нельзя, и я решил снова попытать счастья в плавании. Я странствовал шесть лет, состоя судовым врачом. Я был высок ростом, очень здоров и вынослив и прекрасно переносил все трудности долгого путешествия. В свободное время я читал много хороших книг и изучал языки всех тех стран, куда приводила меня судьба. У меня с детства были большие способности к иностранным языкам, и мне достаточно было двух недель, проведённых среди чужого народа, чтобы научиться свободно понимать его язык и уметь сказать всё, что мне было нужно. Таким образом, мы объездили весь свет. И вот 4 мая 1699 года наше судно «Антилопа» отправилось в очередное плавание, в то замечательное плавание, которое навсегда осталось у меня в памяти. Отплыв из Бристоля, мы направились в Южное море.

В течение полугода все шло благополучно. Мы были уже недалеко от Ост-Индии, как вдруг разразилась страшная буря. Беспощадный ветер безостановочно гнал наше судно всё дальше, к юго-западу, и мы очутились, как нам казалось, на северо-восток от Ван-Дименовой земли. Тут в сильный туман судно наше наскочило на скалу и разбилось. К счастью, мы успели вовремя спустить шлюпку. Мы сели в неё вшестером и на вёслах направились в неизвестную даль. Когда мы проплыли около трёх миль, нашу лодку опрокинуло набежавшей волной, и все мы очутились в воде. Не знаю, что стало с моими товарищами; я же, по счастью, был прекрасным пловцом. Долгое время я плыл, то и дело пробуя нащупать ногами дно, и наконец коснулся земли. Я был спасён! Дрожа от радости, я долго шёл вброд и наконец часов около восьми вечера вышел на берег. Нигде не было видно ни людей, ни жилья, хотя, возможно, я просто слишком устал, чтобы замечать что-либо. Пройдя около полумили, я бросился на мягкую траву и тотчас же заснул. Проснулся я, когда уже ярко светило солнце. Я хотел вскочить… и ужас охватил меня: я не только не мог вскочить, но не мог шевельнуть ни одним членом! Я был привязан к земле всем телом, с головы до ног, привязаны оказались даже мои длинные волосы. Всё моё тело было окутано верёвками, лишавшими меня возможности делать хотя бы одно движение. Вдруг я почувствовал, что у меня на бедре копошится что-то живое: жук или что-то в этом роде. Я хотел его поймать, но не тут-то было: руки мои были крепко привязаны к земле. Непонятное живое существо, между тем, карабкалось по моему бедру вверх: вот я почувствовал его на груди, на шее, – и наконец оно очутилось у меня на подбородке. Теперь я мог, опустив глаза, увидеть его: это был маленький человечек, ростом не больше моего указательного пальца, да к тому же вооружённый колчаном, луком и стрелами! Я невольно вскрикнул, а он, бедняжка, при этом кувырком полетел от страха и упал с подбородка мне за воротничок. С большим трудом он выкарабкался оттуда, и только тогда я заметил, что по моей груди и рукам расхаживало ещё около сорока таких же странных крохотных существ. Один из них, самый маленький, набрался дерзости и, прочистив себе мечом дорогу через мои густые усы, подобрался со свечой к моей левой ноздре. Я не выдержал щекотания и чихнул. Бедняга и многие его товарищи разлетелись в разные стороны и, как я узнал позже, переломали себе руки и ноги.

Тогда они попробовали вскарабкаться на мою голову сзади, стараясь влезть на неё по волосам. Один из них, забравшись мне на лоб, закричал: «Хекина дэгуль!», и остальные повторили этот возглас, который, как я потом узнал, означал: «Какое чудовище!» Еще один из человечков захотел залезть ко мне в левое ухо, и тут я сделал такое резкое движение рукой, что мне удалось её высвободить. Вся толпа маленьких человечков, окружавшая меня, закричала, словно стая испуганных птиц. Мне между тем удалось оторвать свободной рукой с левой стороны волосы от земли, к которой они были каким-то образом прикреплены, но тогда один из толпы закричал: «Толью фонак!» – и я почувствовал, как целая сотня маленьких стрел вонзилась мне в руку, точно сотня комаров ужалила её. Следующие стрелы попали мне в лицо. Человечки пробовали также колоть меня в бока своими маленькими мечами, но на мне был кожаный жилет, и все их усилия пропали даром. Наконец, я решил лежать терпеливо, не двигаться и ждать ночи: может быть, тогда мне удастся найти какой-нибудь выход.

Между тем число окружавших меня маленьких людей всё увеличивалось, и мне казалось, что рядом жужжит рой пчёл. Прошло ещё несколько минут, и я услышал стук справа от себя. Повернув голову в эту сторону насколько было возможно, я увидел, что возле меня воздвигали трибуну; верх её находился приблизительно на уровне моего носа. Веревки, прикреплявшие мою голову к земле с левой стороны, уже были развязаны, и я мог свободно наблюдать, как один из маленьких людей, по-видимому из самых знатных, за которым крошечный паж нёс длинный шлейф, взошёл на трибуну и обратился ко мне с длинной речью. Понять её я, конечно, не мог и разобрал только, как в начале речи знатный господин трижды прокричал голосом, похожим на щебетанье канарейки: «Лангро дегуль сан!» Но всё же по интонации его голоса и по его жестам я догадался, что человечек грозит мне в случае сопротивления с моей стороны какими-то карами и, наоборот, обещает одно хорошее, если я беспрекословно подчинюсь воле маленьких людей. Я хотел ответить, но от первых же моих слов вся трибуна с восседавшей на ней знатной особой зашаталась, а стоявшие вокруг поспешили заткнуть уши. Тогда я произнёс как можно тише несколько смиренных слов и поднял к небу свободную руку, как бы призывая солнце в свидетели того, что я сдержу своё обещание. После этого я постарался объяснить им, что я страшно голоден: подносил несколько раз палец ко рту и делал жевательные движения челюстями. Гурго – так назывался их великий лорд, как я потом узнал, – понял меня. Тотчас к моему туловищу были приставлены лестницы, и более ста человек стали подносить мне разные яства: они притащили множество окороков, жареных баранов, разрубленных пополам, и волов, разрубленных на четверти. Все было превосходно приготовлено и очень вкусно. Я проглатывал по два-три блюда за один раз и заедал мясо хлебом, который по величине не больше маленькой вишни. Человечки стояли вокруг меня, кричали и махали руками, изумляясь моему аппетиту; они смеялись или молча разевали рты каждый раз, когда в моём горле исчезала половина барана.

После еды мне захотелось пить, и я жестами дал им знать об этом. Они тотчас притащили громадный, по их понятиям, кубок, величиной с небольшой наперсток. О нем у туземцев сложилась легенда, что когда-то некий музыкант выпил его залпом. Они поняли, что нескольких капель, наполнявших его, мне не хватит, и подкатили бочку, вмещавшую около половины чайной чашки. Я осушил её одним глотком и попросил вторую. Третьей мне не могли дать, так как больше пить было нечего. Когда я пил, туземцы, издавая крики радости, танцевали у меня на груди и несколько раз повторяли своё прежнее восклицание: «Гекина дегуль». Они знаками попросили меня бросить обе бочки вниз и предупредили при этом товарищей посторониться, громко крича им: «Бора меволя». Когда бочки взлетели на воздух, раздался дружный крик: «Гекина дегуль!» Когда мой обед был кончен, человечки вновь стали карабкаться на меня и выражали своё удовольствие весёлыми танцами на моём животе. Меня сильно раздражало это щекотанье, и я несколько раз порывался схватить горсть этих назойливых паразитов и швырнуть их о землю, но вовремя одумался: во-первых, так или иначе, я дал им честное слово, что подчинюсь их воле, а во-вторых, они щедро угостили меня, и надо было чтить их гостеприимство. Кроме того, несмотря на свои ничтожные размеры, они были небезопасны, и их стрелы уже дали мне это почувствовать.

Пока я всё это обдумывал, высокопоставленный господин с большим свитком в руках взобрался на моё бедро, взошёл на грудь, развернул императорскую верительную грамоту и показал её мне. Затем он стал говорить и проговорил около десяти минут, указывая при этом вдаль, в ту сторону, где, как я потом узнал, находилась столица и резиденция императора страны. Я жестами попросил его вернуть мне свободу, но он отклонил это решительным движением головы.

Наконец Гурго и его свита любезно раскланялись и удалились. Тут множество человечков кинулось ко мне; среди общего крика часто повторялись слова «Пеплам селян». Верёвки, удерживавшие меня с левой стороны, развязали, а раны от стрел натерли какой-то целительной мазью, от которой зуд и боль сейчас же прекратились. После этого я заснул. Проспал я, как мне сказали после, восемь часов; оказалось, что к вину, выпитому мной, было примешано какое-то снотворное средство. Во время моего сна жители этой удивительной страны приступили к перевозке меня в свою столицу. Несомненно, это было для них большим и трудным делом: шутка ли переправить такого большого человека в столицу, в резиденцию самого императора! Но люди эти – прекрасные математики. Благодаря поддержке со стороны императора, славившегося покровительством наукам, они достигли больших успехов в механическом деле. Они делают экипажи на колёсах для перевозки леса и других тяжестей. Император часто строит громадные военные корабли, многие из которых достигают в длину девяти футов; корабли сооружают в местах, где есть строевой лес, и оттуда перевозят к морю. Пятьсот плотников и столько же извозчиков-крестьян соорудили удивительные дроги: длина их равнялась моему росту, а высота достигала трёх дюймов; эта платформа была снабжена двадцатью двумя колёсами. После этого было вбито восемьдесят кольев, снабжённых блоками; поперёк моего тела от шеи до ног перекинули столько же поясов, и меня начали переносить на приготовленную подвижную платформу. Девятьсот рабочих изо всех сил тянули за канаты, и потребовалось около трёх часов, чтобы поднять меня. Я спал так крепко, что ничего не чувствовал. Я узнал всё позднее из рассказов. Когда меня привязали к телеге, в неё было впряжено полторы тысячи самых рослых, сильных ломовых лошадей; они были так крупны, что всего две из них могли поместиться на моей ладони. От столицы нас отделяло расстояние, которое я мог бы пройти менее чем в час; мы же ехали целые сутки, а ночью остановились в лесу для отдыха. Возле меня выстроился караул: по пятьсот гвардейцев с каждой стороны. Одни стояли с факелами, другие – с луками, готовые стрелять при первой же моей попытке двинуться с места. К полудню следующего дня до города оставалось не больше полутора сотен средних человеческих шагов. К нам навстречу вышел император Бимбул XVII со своей супругой Цимпиллой и со всем двором. Храбрый император захотел сейчас же взобраться на меня, но супруга и все придворные заклинали его не подвергать свою драгоценную жизнь такой опасности, и он, уступив их просьбам, отказался от своего рискованного намерения. Там, где мы остановились, находился громадный, величественный старинный храм, в котором уже давно не совершали богослужений. Ворота его оказались настолько высоки, что я мог пролезть в них ползком, а внутри было достаточно просторно, чтоб я мог там свободно растянуться. Мою левую ногу приковали ко входу этого храма. Для этого понадобилась девяносто одна цепь, толщиной в обыкновенную дамскую цепочку для часов, и работали над этим тридцать шесть слесарей. Напротив храма стояла громадная башня, вроде Вавилонской, она была вышиной почти с меня; император со свитой взобрались на неё, чтобы лучше разглядеть меня. Толпа маленьких людей, собравшаяся из столицы, чтобы видеть меня, насчитывала сотню тысяч человек, и, наверное, не меньше десятка тысяч из них разгуливало по моему телу. Каждый человечек был не тяжелее, чем наше обыкновенное письмо, а четверо весили приблизительно столько, сколько одно небольшое куриное яйцо. Тяжесть новорождённого ребенка равнялась весу небольшой ягоды крыжовника. Давление этой толпы, помещавшейся на мне, было бы вполне терпимым, если бы только все они вели себя немного деликатнее. Многие даже не трудились вытереть башмаки, прежде чем на меня взобраться; они бесцеремонно хлопали и тыкали меня своими палками и тросточками, а некоторые забывались настолько, что стучали ими по моему лбу. Некоторые залезали во все мои карманы, во все складки моей одежды, а другие взбирались мне на нос, как на башню, чтобы насладиться оттуда красивым видом. Один дерзкий парень вскарабкался на мою нижнюю губу и, по-видимому, обсуждал с другим, поместившимся на верхней губе, какова ширина моего рта. Это мне показалось особенно скучно, я не вытерпел и зевнул. Тогда они с криком ужаса бросились бежать. При дыхании мои грудь и живот равномерно поднимались и опускались, и у многих началась морская болезнь; а когда одна неосторожная дама сломала себе ногу, нечаянно попав ею в петлю моего жилета, император опубликовал указ, в котором под страхом смертной казни запрещалось взбираться на меня без особого на то разрешения. Верёвки, которыми я был привязан к телеге, были сняты только после того, как я со всеми предосторожностями и самым тщательным образом был прикован цепью за левую ногу; и только тогда, в первый раз с тех пор, как я попал в эту страну, я мог подняться во весь рост. Один общий крик вырвался из уст собравшейся толпы. Человечки давно знали, что я настоящий великан, но всё же они не могли себе представить, что их находка таких чудовищных размеров. Прошло довольно много времени, прежде чем они немного успокоились.