– Скоро всех мы сделаем счастливыми!
Дверь за ним захлопнулась, и после этого можно было увидеть плакат. На нем был изображен знаменитый писатель Лев Толстой, приставивший указательный палец к губам, а ниже надпись:
«Устал. Решил поговорить с людьми. Разочаровался. Буду молчать.»
5
На улице стоял яркий солнечный день, на ветках возле пятиэтажного дома, архитектуру которого называли "Муравейником", сидели птицы, и перекрикивались между собой.
– Что это у людей происходит? – спрашивала Синица у старого ворона, – Стали прям как коровы, которых они выращивают для мяса и молока.
– Это они та-а-ак зако-о-оны принима-ают, и счита-ают, что соблюде-ение но-о-вого: созна-а-а-ательность, – медленно протягивал Ворон.
– Аргх! – раздалось по человечьи из окна квартиры, – Это они ещё закон о критике власти не приняли!
Это был попугай, который любил говорить обо всем с иронией.
– Ты не ори на человеческом, вдруг услышат и за Подсказку примут!
– Тогда будет ещё смешнее!
– Ну да, нам то птицам что? Ничего не будет.
На лавочке сплетничали старухи, подобно птицам на ветках.
– А смотри ка, Ганарея из семнадцатой то забрали! – говорила беззубая бабка, которая пыталась разгрызть семечку.
– Небось, наркоман был! – сказала вторая.
– Ты чего, Петровна? – спросила третья, – Какой наркоман? У нас давно за наркотики не сажают!
– Нет, почему же? – поправила первая, – Сажают – когда подбрасывают.
– Но наркоманам же не подбрасывают, если у них дома наркотики?
– Тоже подбрасывают. Полиция заходит, смотрит: "Ага, наркотики. Но так я его не арестую, потому что это его наркотики. А вот подброшу я ему свои, экспертиза покажет, что это был наркотик из полицейского пайка." А так не, не сажают, у него же наркотики свои, наркоманские то.
– А Ганарея то за что забрали?
– А он работать не хотел, говорил мол: Да я несчастным быть хочу, мне ваше счастье от ежедневной работы без оплаты труда только несчастье.
– Да, совсем дурак он что ли? Такую возможность потерять! А ведь работа семь ноль с двенадцати утра до двенадцати…
– Ночи? – спросила бабка, и у нее выпали зубы.
– Степановна, какой ночи? С двенадцати утра до двенадцати утра. Семь ноль. Да ещё работа без оплаты труда! О таком счастье можно только мечтать.
– Да, я вот в свою молодость эти таблетки не пила, и жила несчастной, работала как дура за деньги, да ещё по восемь часов в сутки. А тут такое счастье!
– Эти законы всегда только на пользу. В нашей стране сидят великие умы!
6
Ганарей отказался от принятия пилюль в отделении Ментальной Полиции. Когда ему сунули пилюлю в рот, и спросили:
– Ну как, ощущаешь потребность в счастье?
На что он ответил:
– Вот что я ощущаю, – и плюнул в лицо Половнику Мамонову этой самой пилюлей, и так получилось, что она попала ему прямо в рот.
В результате тот вошёл в экстаз от счастья, и стал проявлять при двойной дозе на больший энтузиазм в работе. Он так долго пытал несчастного Ганарея песнями Ольхи Буковой, Егора Гриба и Кваса Михайлова, что тот потерял сознание. Когда он очнулся, то обнаружил, что сидит в камере для политзаключенных.
Тут сидели самые отбитые люди этой страны, отморозки, все, кто отказывался принимать поправки в Constant.
Как только он вошёл в камеру, пахан спросил его:
– Ну, фраер, за что посадили?
– Сажают на… ну, вы поняли, а всего-то непростой гражданин этой страны.
– Достойный ответ!
– Молодец, мужик, – к нему подошёл один зэк, и, похлопал по плечу, и пригласил жестом к столу, – Значит, непростой говоришь… Какой правоохранительный орган тебя арестовал? Да и как тебя как звать-величать?
