От его категоричного жеста и интонации, хлёстко и чётко передающей свершившееся действие, Таня с мужем пугаются ещё больше.
– Да я его вытащил, – как ни в чём не бывало продолжает рассказчик.
Слушатели выдыхают – жив Семён Петрович. Ничего страшного не случилось. Это просто стиль такой у дяди Миши.
А тот начинает повествование:
– Сижу. Слышу – кричит: «Мишка! Помоги!» Я – к нему! Смотрю – только очки из тины торчат! Ах ты! Я – туда-сюда… Вытащил!
– Как же он так? – ахает Таня.
– Крючок зацепился – а он – вытаскивать! Улез да завяз! – поясняет дядя Миша. – В тине. Хорошо – я рядом. А то был совсем затянуло.
– Так тут же мелко, – говорит Танин муж.
– Пьяный, – объясняет дядя Миша и замолкает.
– И что? – спрашивает Таня.
– Ну что? – дядя Миша немногословен. – Собрал манатки и домой пошёл.
Он делает паузу и смотрит, как Танин муж вытаскивает удочку, снимает с крючка пойманного карася и опускает его в садок.
– А у меня сеть украли. Поставил – прихожу – нету! – делится он новой бедой.
– А ты в рыбнадзор пожалуйся! – советует Танин муж.
– Ага, – тянет дядя Миша и, не найдя должного сочувствия, уходит – то ли искать сеть, то ли новое место.
Тут начинается сильный дождь из подтянувшейся с северной стороны тучи – приметы не срабатывают. Крупные тяжёлые капли так и частят по воде.
– Какая-то неправильная бабочка была, – говорит Таня, – ничего в погоде не понимает.
– И что её туда понесло? – откликается муж.
– Там и укрыться негде, – волнуется Таня. – Может, до деревьев хоть успела долететь?
А рыбакам дождь не страшен. На них не капает – у них есть зонт, плащ и кроны вётел над головой. К тому же клёв продолжается.
– Да чтоб тебя! – раздаётся откуда-то слева – издалека.
Это рыбачащий чуть дальше ещё один сосед Виталик.
– Ты чаво? – трубно кричит ему из соседней рыболовной ячейки любопытный дядя Миша.
Но голос на вопрос не отвечает и продолжает непотребно ругаться:
– Сорвался, гад! Леску порвал!
И долго ещё берега оглашаются громкой бранью и непечатными угрозами незадачливого рыболова. Самым невинным звучит посул сбегать домой, принести ведро солярки и вылить в реку – назло ушедшему, как выясняется, карпу.
Караси, между тем, исправно клюют, дождь то стихает, то усиливается, мир прекрасен, и воздух упоителен. На какой-то момент даже проглядывает солнце, небо становится совершенно чистым, безоблачно-прозрачным и ласково-голубым. Воспоминания о дожде рассеиваются. День кажется светлым и приветливым.
Над вётлами появляется прилетевшая с дальнего пруда сизовато-голубоватая цапля, в какой-то момент она перестаёт махать большими крыльями, широко раскидывает их и плавно парит высоко над рекой и деревьями. Затем она снижается, заходит на посадку и устраивается на верхушке одной из дальних вётел. Вскоре оттуда раздаётся её протяжное и резкое противное «ка-га».
По реке проплывает стая бело-серых гусей. Одни, старшие, озабоченно гогочут, отдавая приказы, другие, подросший выводок, молча выстраиваются в ряд, выполняя команды. Так и чувствуется, что родители предупреждают детей об опасности и советуют быть осторожными с сидящими на берегу рыбаками, которые, однако, ничего плохого делать не собираются и праздно провожают гусиное семейство взглядами.
«Интересно, – глядя им вслед, размышляет Таня, вспоминая дяди-Мишину речь, – а что такое „был утоп“? И „был затянуло“ тоже? Что это за форма такая?»
Она смотрит на замерший неподвижный поплавок, и мысли на заданную тему сами крутятся в её голове.
