– кто?
– И что же ты ему сдачи не дал? Завтра же разберись!
Назавтра подпитый отчим:
– Разобрался?
– Нет.– Затрещина.
– Так и будет, пока не разберешься.
Делать нечего, на следующий день пришлось раскроить Витьке голову кирпичом.
Событие для деревни грандиозное, половина населения гналась за мной до самого дома под истошные вопли пострадавшего. Бежали они больше из любопытства, посмотреть, как со мной будут расправляться родители.
На справедливое возмущение родителей подпитый отчим с удовольствием объявил, что это произошло с его ведома:
– нечего маленьких обижать.
Стоит ли говорить, что и я, после нескольких подвигов, обрел славу человека, на которого управы нет.
Такое отношение к соседям давало сомнительное преимущество. Это ломало представления местных об иерархии. Как обеспечивался порядок на селе? Милиции и других институтов власти в пределах досягаемости не было, поэтому управляющим назначался человек с минимально необходимым количеством мозгов и достаточным, для усмирения любого протестанта, количеством мышц. Все держалось на грубой физической силе. В нашем случае баланс был нарушен. У отчима всего оказалось больше, но любовь к выпивке не позволяла включить его в номенклатуру. Отсюда неприятности. Я все же адаптировался, дети более коммуникабельны, а вот семья от этого, скорее, страдала. После очередного подвига, «управ» сумел добиться перевода отчима на работу в другое отделение в село Мулино – бывшую казачью станицу. Начальство учло, что в этом селе народу больше и традиции другие.
В Мулино уже знали о последней выходке «городского». Заключалась она в следующем: во имя справедливости на планерке, при всем честном народе, отчим засунул голову управляющего в колесо его же брички (по-местному «ходок) и понукнул лошадей. «Колесование» было непривычным, да и опасным способом протеста, и оппонентов пришлось развести.
К тому времени у меня уже было две сестренки, мать ждала следующего ребенка. Поселили нас с приезжей молодой бурятской семьей на скотном дворе на отшибе, т.к. другого жилья не было. Перешел я к тому времени в третий класс. По сравнению с местными детьми был более начитан, фантазер, а мое бродячее прошлое давало простор воображению, так что перед новыми сверстниками предстал бывалый, неустрашимый гангстер, с руками по локоть в крови. Реноме надо было поддерживать, положение обязывало. При первой же их попытке проверить на «вшивость», я схватил какую-то щепку и с криком»: «зарежу!», обратил в паническое бегство всех налетчиков. Родители пришли жаловаться, – принципы отчима были незыблемы.
Коровник в житейском плане научил меня многому, мог и специалистов поучить. Кормление, уборка навоза, искусственное осеменение, отел маток, уход за телятами и прочие работы, в которых приходилось принимать участие во время запоев отчима, стали обыденным делом.
В школу приходилось топать километра полтора через метровые сугробы, зима была снежная и морозная. Учеба особо не угнетала, но был один недостаток – рисование. К счастью, учительница досталась умная, дрессировкой не занималась. Давала домашнее задание, затем выставляла оценки навечно. Я, как следует, потренировался и освоил изображение майского жука. Он меня и в других школах (их было несколько) выручал.
Третьего мая ночью завывала страшная пурга, при морозе под минус тридцать. Из сеней я не смог выйти во двор за дровами, дверь отшвырнула меня назад, что-то ударило в лоб, утром подобрал замерзшего на лету воробья.
