Но додумать эту интересную мысль Лёля так и не успела, ибо в это самое время на кухню вошёл… Отец.
…отец, погибший в страшной автокатастрофе…
Это произошло шесть лет назад, ровно шесть лет назад, ибо именно тринадцатого апреля отец возвращался с весенней утиной охоты и то ли уснул за рулём, то ли ещё по какой причине, но машину его вдруг резко выбросило на встречную полосу, прямо под колёса тяжело груженого автопоезда, в народе называемого фурой.
Отцовский «опель» вспыхнул почти мгновенно, так что непонятно было: скончался отец сразу же после сильнейшего удара, сплющившего буквально в гармошку переднюю часть автомобиля, или же, намертво зажатый в искореженной машине, был ещё жив, когда пламя наконец-таки добралось до салона. Впрочем, это произошло довольно быстро, в считаные секунды…
Тело отца обгорело так, что хоронили его в закрытом гробу, и мёртвым отца Лёля так и не увидела. И может, потому ещё долгое время после похорон, плача украдкой от матери, наивно надеялась, что произошла какая-то ошибка и это не её отец сгорел в машине, что погиб там кто-то другой, а отец жив и здоров и вот-вот должен воротиться домой…
Но отец домой так и не воротился, а сама Лёля как-то незаметно подросла и довольно быстро повзрослела. Во всяком случае, она уже не была тем наивным ребёнком, которому так хотелась верить в чудеса, а именно в добрые чудеса. Каждый год, на Пасху, они с матерью посещали кладбище и тщательно убирали там отцовскую могилу… Впрочем, навещали они могилу отца ещё и на Троицу, а также осенью, в день поминовения всех усопших.
А вот теперь отец её, живой и невредимый, стоял в полосатой пижаме и мягких комнатных шлёпанцах в дверях кухни и молча смотрел на Лёлю мутноватыми со сна глазами.
Лёля тоже смотрела на отца, вот только глаза у неё были широко распахнутыми от ужаса. И она тоже молчала…
«Этого не может быть! – внезапно промелькнула в голове девушки единственно спасительная мысль. – Ведь так не бывает… это просто сон… это мне снится всё, а сейчас я проснусь и тогда…»
– А я-то понять не могу, почему это свет на кухне горит, – проговорил вдруг отец, потягиваясь и зевая, – думал, я забыл выключить, а это ты тут, оказывается. А что это ты на себя напялила и… да ты что… кофе хочешь приготовить, что ли? Сдурела совсем: Лёлька, кофе на ночь?
Отец шагнул к плите и выключил газ. Вновь повернулся к дочери.
– А хочешь, я тебе чайку заварю? Как лучше, с мятой или без?
Это было уже слишком.
– Мама! – прошептала Лёля, роняя жестянку с кофе и стремглав выбегая из кухни. – Мамочка!
Она метнулась в спальню, тоже изменённую почти до неузнаваемости, но матери там не оказалось. Да и развороченная кровать у стены была почему-то односпальной, а не широкой двуспальной, как раньше.
– Мама, ты где?! – выскочив в коридор, Лёля всё ещё на что-то надеялась. – Ты где, мама?! Да отзовись же ты!
Матери нигде не оказалось, хоть Лёля везде пыталась её отыскать: даже в ванную и туалет заглянула. Отец тоже выбежал в коридор, но покамест лишь молча и с каким-то даже испуганным недоумением взирал на дочь.
– Ты что, Лёлька? – начал было он и тотчас же замолчал, ибо Лёля, услышав позади себя отцовский голос, завизжала так громко и пронзительно, что, наверное, всех ближайших соседей переполошила. Потом она кинулась в свою комнату и, очутившись там, в сравнительной, можно сказать, безопасности, тотчас же до упора задвинула дверную защёлку. Не останавливаясь на этом, ухватилась за край письменного стола и, багровея от натуги, придвинула тяжеленный этот стол к самой двери. Ещё и тумбочку к столу приставила для большей надёжности.
