Триницкий помассировал горло, начинающее першить на ветру.
– Не хочу давать вам ложную надежду или, лучше сказать, дополнительную головную боль, – продолжил он. – У Ксении Гудковой подобные раны. Если и была арматура, то в руках убийцы. Но это не арматура, как вы знаете. Какой-то инструмент с тонким острым кончиком. Возможно, повреждены ребра.
– Её так, – Голдин кивнул на спину, – при жизни?
– Я склонен думать, что да. Просто звери… Но она сопротивлялась.
– Звери или зверь, – Голдин задумался. – На изнасилование не похоже – брюки целы, однако проверить все же надо, – судмедэксперт кивнул. – Сумки рядом нет?
– Практиканты прочёсывают лес. Пока ничего не нашли. Документов, ключей, телефона тоже.
– То есть мы не знаем, кто она, – констатировал Голдин.
– Не знаем, – ответил Триницкий.
– Надо выяснить, заявлял ли кто о пропаже девушки, – следователь сказал это, продолжая смотреть на растерзанное тело. Боковым зрением он увидел, как молодой следак Паша Мерцалов направился в сторону машины.
– Давно она мертва?
– Думаю, умерла до полуночи. Точнее скажу позже.
– Накрой её, – попросил Голдин, подняв широкий ворот пальто, достающий до первой седины в темных висках. Впрочем, от ветра, который словно с цепи сорвался, это слабо защищало.
Он пошёл вдоль берега, вспоминая летний детский смех, весёлые зайчики, прыгающие по воде. Голдин держал курс в сторону сосен, когда услышал вой за спиной. Не плач, не крик, а именно вой.
Молодая женщина в старой куртке с капюшоном, джинсах и резиновых сапогах упала на колени на песок и, закрыв лицо руками, выла.
– Прости, прости, прости меня! Какая же я дура, – женщина продолжала выть.
Участковый бросился к ней.
– Катя. Катя! – Разин несколько раз тряхнул её, пытаясь привести в чувства. Та его не слышала, продолжая выть.
– Как же мне теперь жить с этим?! – слезы градом лились по щекам.
– Катя! Это не он! Не он, слышишь, Катя! – участковый пытался докричаться до женщины.
– Не… он? – женщина растерялась. Она посмотрела на участкового, под её глазами продолжали расти мокрые разводы.
– Твой вон в машине спит, – участковый показал в сторону припаркованных автомобилей.
В одной из них на плотно запотевшем стекле появилась чёрная дыра, через которую проснувшийся от воя Митька наблюдал за женой. Любит, значит, стерва, ухмыльнулся он. Вот локти-то б кусала, если бы он действительно покончил с собой.
Потом перевёл взгляд на пленку или ткань, которой прикрыли тело, и похолодел от мысли: ему уже было бы всё равно от этих слез. Вообще, до всего всё равно.
***
Голдин возвращался в город. Если это вторая жертва, то искать её нужно там же, где была первая.
Странное ощущение, но дорога обратно всегда занимает меньше времени. Седан с ромбиком над бампером ровно гудел, направляясь в историческую часть областного центра, где находился региональный университет.
В кармане ожил телефон. Следователь знал, чей голос он сейчас услышит.
Не глядя на дисплей, он ответил начальнику:
– Слушаю, Михаил Сергеевич.
– Ты чё, издеваешься? – Волынский был зол. – Это я слушаю.
– Есть жертва, возможно, что вторая, личность ещё не установлена. Вещей при себе не было. На спине знак – две перечеркнутые линии.
– Что собираешься делать?
– Еду в университет.
Начальник подумал и добавил уже более спокойно:
– Хорошо, отзвонись потом.
***
Парковка возле вуза была почти пуста: редкие студенты по субботам ходили на пары и в библиотеку, пока не грянула сессия. Накинув пальто и подняв воротник, Голдин быстрым шагом направился в сторону парадного крыльца.
