– Командующий базой – уважительно пояснил давешний техник.
Генерал-майор начал что-то горячо доказывать американцу, но до меня долетали лишь отдельные слова: командующий пытался говорить по немецки. Получалось у него плохо, да к тому же не было похоже, что американец знает этот язык.
– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться! – прокричал я, пытаясь без особого успеха перекричать генерала.
– Чего тебе, старлей? – гневно рявкнул генерал.
– Старший лейтенант Резник, прикомандирован к вашей части… – но договорить мне не дали.
– Нахрена мне артиллеристы! Иди к зенитчикам.
– Ёлки-палки, так я же переводчик – не по уставному заорал я.
– С английского?
– Так точно!
– Ну так какого хрена ты молчишь! – нервное состояние генерала явно не способствовало логическому мышлению, но тон он все же сбавил – Объясни ты этому вояке, что его машины надо перегнать в Миргород. Или, по крайней мере, рассредоточить.
Я перевел, потом перевел ответ американца, потом гневные доводы командующего, потом снова – снисходительно-спокойную реакцию союзника. Так они ни до чего и не договорились. Ко мне подошел невысокий американский офицер с оливкового цвета глазами навыкате и сказал:
– Повело кота на блядки? Или, может быть, нашла коса на камень? Так ведь у вас говорят? Очень плохо, когда самолюбие бежит впереди здравого смысла. Верно?
По русски он говорил довольно чисто, но с сильным не то польским, не то чешским акцентом. Ответить я не успел, потому что к нам подбежал потный пилот, еще не снявший свой меховой реглан и прокричал:
– Hey, Dick, my tech tells me something I can't figure out. Would you help me3?
Мой новый знакомый подмигнул мне и побежал по полю, успев лишь крикнуть на прощание:
– Зайн гезунт менш!
– Это он по-каковски? – спросил внезапно появившийся Гречухин.
– Идиш – ошеломленно пробормотал я и, в ответ на недоуменный взгляд особиста, добавил – Еврейский язык.
– Понятно – проворчал капитан.
Теперь недоумение было написано на моем лице и он пояснил:
– Его зовут Ричард Пайпс, но никакой он не Ричард, а может быть и не Пайпс. Ты, старлей, держи с ним ухо востро. Он значится переводчиком, но это мужик не простой, несмотря на молодость. Однако, сейчас он все верно сказал – и капитан задумчиво посмотрел в небо – Теперь одна надежда – на зенитчиков.
Уверенности в его голосе я не услышал.
Вечером, когда страсти немного утихли, американцев повезли в недалекую Полтаву, пообещав им ужин и культурный досуг. Под "досугом" подразумевался концерт и танцы, поэтому союзники заметно оживились. Меня генерал захватил с собой, испытывая, похоже, необъяснимое доверие то ли к моим способностям переводчика, то ли ко мне лично.
– Ты смотри там, поосторожнее – предупредил меня Гречухин – Возможны провокации…
– Пайпс? – догадался я.
– Если бы… – сейчас особист был брезгливо-загадочен.
У меня возникло неприятное подозрение, что капитан знает больше чем говорит и провокаций следует ожидать вовсе не от американцев. На язык так и просился вопрос, но я благоразумно воздержался. Похоже, что Гречухин тоже испытывал ко мне доверие и я решил его не разочаровывать.
Несмотря на намеки особиста, ужин прошел мирно и почти безмолвно, наверное благодаря искусству поваров. Неплохо прошел и концерт в огромном импровизированном зале наспех оборудованном в полуразрушенном цеху какого-то завода. Было немного странно и немного больно переводить взгляд с блестящего танцевального ансамбля на сцене на разрушенные кирпичные стены и обратно. Танцы, привлекший немалое количество местных дивчин разного калибра, тоже начались спокойно. И тут, заглушая патефонный вальс, пулеметной очередью взорвался телефон. Наверное, он не должен был звонить сейчас, в этот неурочный час, но генерал, напряженно сидящий на стуле в первом ряду, как будто ожидал его. Он вскочил одним резким движением, схватил трубку, выслушал первую фразу, рявкнул "когда?!", выслушал ответ и, как будто отрабатывая давно продуманный текст, скомандовал:
