Утром половину стада Мельгайвача – тысячу двести голов – погнали в лес, в сторону города. Русского провожали вместе со стадом. Кака и Куриль исполнили долг перед богом, царем и исправником, свои дела тоже сделали, как хотели. Но оба они веселыми не были. Грустно смотреть на уходящее стадо, которое никогда не вернется. Да и дел впереди много. Нужно собрать ясак, объехать все стойбища; собирать же его – не великая радость… А сперва надо в город поехать. Хорошо, беззаботно шаману Мельгайвачу: долг свой получит сполна, да еще будет считать себя благодетелем. Вот и сейчас он спит, как оплывший жиром медведь, а они – на ногах…
Мельгайвач окончательно выспался к середине дня. Его разбудил громкий голос.
– Ничего Потонча не видел! – в сердцах доказывал нездешний каюр, привозивший русского человека. – Я лучше знаю. Чери – не божий человек, а шаман. За два дня вперед знал, какая будет погода, собирал камни в мешок, воду измерял веревкой, а землю – палкой. Разве будет божий человек или царский человек измерять землю, как мануфактуру? Речка Прорва и убила его за это. И жена у него шаманка, и сын будет шаманом: не успели они мертвого придавить камнем в могиле – сами начали мерить речку…
– Я думаю, ты больше прав, мэй[30] – сказал Кака, пошевелив палкой дрова в очаге. Он бросил палку, вытер ладонью пот и облизал ладонь[31]. – Похоже, русские начинают шаманить над нами. Измерять наш край и записывать его в бумагу, как купеческий товар, – это нехорошее дело.
– Юкагирский шаман зря, наверно, Мельгайвача обвиняет. У нас никто никого не убивал, а русские, говорят, в каких – то местах друг друга, как оленей, режут. Это их духи вселяются в наших людей. – Каюр раскурил трубку и повернулся к Пураме: – Сам ты говорил, что Сайрэ ваш старый. Вот он и принял следы Чери за следы Мельгайвача.
Пурама поскреб ногтями голову и вдруг насторожился.
– Ты, ке[32], откуда родом? – спросил он, глядя своими острыми глазами в глаза каюра.
– Я? Из Анюя. Ламут из дельянского рода. А что?
– Ага. Значит, русских знаешь, – по соседству живете. Но как же ты не знаешь, что русские – это божьи люди! Режутся одни безбожники – белоголовые и красные люди, которые и по – русски – то говорить не умеют, и по – божьи мыслить не могут.
– Чери, по – твоему, добрый шаман? – спросил раздраженно Кака. – Так ты хочешь сказать?
– Так. Может, Чери и шаман. Но речку он измеряет не нам во вред, а затем, чтобы амарыканы на нее не пришли.
Поднявшийся Мельгайвач потихоньку присел чуть позади Каки. Он, наверное, видел хороший сон и потому улыбался. А может, почувствовал, что разговор склоняется в его пользу.
– Все знаешь! – насмешливо удивился Кака. – А скажи, если все знаешь. Почему так пришлось: стали речку и землю мерить – и кто – то детей стал съедать? А за лето у наших шаманов ничего не случилось – чтоб кто – нибудь злей стал.
– Я как шаманил для души все годы, так и теперь шаманю, – развел свои ручищи Мельгайвач. – И не пойму, за что Сайрэ на меня напал. – Он перестал улыбаться и добавил: – Если Сайрэ и дальше хочет меня травить, то лучше пусть сразу съест. Иначе я ум потеряю.
Лучше бы Мельгайвач промолчал. Потому что Пурама давно был готов вспыхнуть, как порох в костре.
– Меркешкин[33] ты, шаман, – прошипел он. – При людях свои заклинания говоришь! Я понял тебя. Ты совсем обратное мне сказал: сначала хочешь Сайрэ ума лишить, а потом съесть! Я шаманский язык понимать научился. Тебе мало было одного Косчэ – еще девочке живот распорол. А чтоб следы замести – Эргэйуо в речку швырнул. Теперь Сайрэ угрожаешь?..
