– Ты сказала – черт, – набросился он на Лэмбукиэ. – Мы на чертей больше похожи, чем якуты. Якуты чисто живут, грязь не любят, вшей не заводят. И русские так же живут. А мы во вшах видим счастье[42], считаем, что человек будет богатым, если у него волосы от пота и грязи лоснятся… Но ты помнишь, что кулумский поп говорил? Помнишь? Бог сказал людям: грязное тело – все равно, что грешное тело…
Это был неожиданный поворот в разговоре, и Лэмбукиэ не нашла, что ответить. Да тут кстати появились и оба шамана.
Сайрэ повернулся и увидел, что Куриль уже сидит возле Токио, – он наверняка все слышал. Нехорошо получилось. Вчера Куриль при всех высказал недовольство приезжими шаманами, а он, Сайрэ, сегодня защищает их.
И чтобы сбить с толку всех, но особенно Куриля, он решительно сел рядом с ним, а не с шаманами: пусть думает, что неправильно поняла его…
Люди ждали камлания, а Токио все не вставал и не брал бубна. Молодой шаман сидел, а потом зачем – то лег и подпер ладонью голову. Сначала никто не обратил внимания и на его тихую песню. Но когда песня усилилась и сменилась шепотом – заклинаниями, – люди вдруг поняли, что камлание – то уже идет.
Ни бубна, ни амулетов у Токио не было. Он просто надел короткую драную дошку, подпоясался тонким ремнем и начал, не сходя с места.
Когда все насторожились, Токио сел. Сел, но бубна опять не взял. Так, сидя, он на новый лад затянул негромкую песню. Он пел, пел и пел, лишь изредка поднимая или опуская голову – чтобы прошептать заклинания. В тордохе установилась такая тишина, какая бывает в безветренный день в глухой зимней тундре. Люди пытались лучше расслышать слова и сдерживали дыхание.
А конца песни не было. Токио пел о своей длинной дороге в тот мир, где обитают духи, и дорога его не была такой запутанной, как у ламутского шамана… Вот он встретил одного своего духа, второго, третьего, четвертого, вот он спокойно разговаривает с ними, узнает от них новости – какие, этого никто пока что не знает… А дорога тянется и тянется, и нет впереди никаких примет, которые заставили бы ожидать что – то удивительное или тревожное…
Шаманы, Куриль и родители с детьми, как и вчера, сидели в центре. Шаманы, смакуя, пили рыбью кровь, похожую на жиденькую кашицу, – это любимое питье шаманов все утро и половину дня готовили жены Нявала и Хулархи. Куриль сидел с закрытыми глазами, не двигаясь. Он ни о чем не думал, а только ожидал конца песни. Но потом голова его как – то сразу склонилась на грудь – и он вдруг очнулся. «Смотри – ка: в сон клонит, – удивился Куриль. – Уж не усыпляет ли этот волчонок?» Тревожно оглядев людей, он заметил, что все стали какими – то вялыми, разомлевшими, а девочка Халерха спокойно спала на коленях отца, спал и Ханидо, откинув руку. «Вот оно – волшебство!» – подумал Куриль и почувствовал, как сильно забилось сердце.
Все муки из – за шаманства Куриль потому и испытывал, что верил чудесам и не верил. Однажды умирала женщина, а шаман, покамланив, сказал, что она завтра же выздоровеет. Но женщина умерла. Шамана упрекнули, а он ответил, что его надо было понимать в обратном смысле: выздоровление – это ведь вечный отдых. Вот тогда – то Куриль и смекнул, что точно так же мог бы выкрутиться и он и любой другой человек – нужна только хитрость. Но Куриль знал и другие случаи. Он хорошо помнит, как один шаман приказал больному побегать возле озера – и тот сразу выздоровел. А его дядя – шаман призывал в тордох птичек и гусей – ведь можно же одним взглядом заставить собаку прыгнуть в воду, наверно, можно и вызвать к себе птицу?..
