Несколько дней Куриль и Мамахан не встречались. Каждый заново обдумывал затею с попом и церковью, каждый прикидывал, побьет ли светлая вера черную веру. Купец Мамахан, знавший, что на строительстве он кое – что заработает, рассудил в конце – концов просто: церковь будет готова года через три или четыре, а к тому времени история с Мельгайвачом заглохнет и опасаться, стало быть, нечего. Куриль пришел к такому же заключению, однако он был головой юкагиров и вовсе не хотел, чтобы эти три – четыре года с ним считались меньше, чем с шаманом Сайрэ. А еще он сильно переживал неудачу во время большого камлания, когда шаманы не посчитались с ним, не пошли на сделку ради добра, из – за чего все теперь обернулось вот так нехорошо для него, для юкагиров и чукчей. И он решил тоже действовать.
Зайдя к Мамахану и отказавшись выпить горькой воды, Куриль сразу заговорил:
– А ты, догор, знаешь, почему мы слабы? Потому, что у нас нет ни шестисот шкурок, ни денег. А если было бы это, то как раз бы время сейчас завозить лес, говорить о светлой вере и божьем доме, о своем попе и еще о том, что шаманы – черти…
– Ты, Куриль, накинул аркан на собственную руку, – сказал Мамахан. – Ты все эти дни прицеливался?
– Нет. Я приглядывался к ветвистым рогам шаманов – чертей… Я в конце зимы проведу большое оленегонное состязание. Поставлю на первый приз половину своего табуна, другие богачи поставят по стольку же, и я выиграю этот приз. Выиграю – или отдам печать кому угодно.
– А я продам этих оленей, куплю бревна, ты привезешь их – и в Булгуняхе или на берегу Большого Улуро застучат топоры, – договорил Мамахан.
– Это не главное. Главное, я скажу всем людям, что отдаю выигрыш светлой вере.
– Хорошо. Но кроме этого, ты еще соберешь шкурки – и божий дом будет готов? А как же я? Может, ты без меня справишься?
– Глупому все это я рассказал бы не так…
– Догор Куриль! До чего же у тебя умная голова! – Мамахан даже вскочил на ноги. – Я, значит, тоже должен провести состязание? Конное? Я на первый приз ставлю двадцать! Хватит! А выиграю сорок или больше… – И он добавил вкрадчиво, с расстановкой: – Сегодня мы пьем водку…
И покатилась вторая половина зимы под уклон, на ровное поле гонок.
Не мешкая, Афанасий Куриль отправил посыльных к богачам индигирской и восточной тундры. Мамахан послал вестовых во все якутские заимки. А как только дни начали удлиняться, Куриль покинул свой Булгунях, перекочевал к Большому Улуро и на едоме Артамона поставил огромный тордох.
Жаркими, хлопотливыми были эти дни у богатых друзей, решивших бросить вызов шаманству.
Куриль первым делом подобрал гонщика. За три луны до состязаний он пришел в тордох Пурамы и спросил:
– Пурама не забыл, кто он такой?
– Я? Твой шурин и первый охотник, у которого в мешках вместо шкурок гуляет ветер.
– Шкурки надо менять на порох и железные капканы. А Пурама рыбу и мясо отдает шаманам, а потом шкурки на еду меняет.
– Я не пойму, зачем ты ко мне пришел и что хочешь сказать.
– Пурама не забыл, что его близкий родственник два раза подряд выигрывал на состязаниях? Хороший гонщик – вот кто такой Пурама!
– Теперь понимаю. Я, значит, должен выиграть тебе еще одно стадо и тоже умереть? Смотри, Куриль… Мельгайвач жирел, жирел – и лопнул. Кака ограбил его – и тоже лопнет. Всем богатством тундры одному человеку завладеть нельзя – бог не разрешит.
– Пурама прав. Я назначил большое состязание. Но гонки проведу по старому правилу: приз выигрывает хозяин оленей, а не гонщик. И ему незачем будет умирать… А за меня переживать нечего: если лопну, то не сейчас. Сядем, шурин, поговорим спокойно.
