«Надо как-то помочь Васе, да вот как?» – вновь подумал Филимонов, подставляя лицо под свежий ветерок с реки. Несмотря на ранний час, город уже начинал просыпаться, с Дона зазвучали пароходные гудки, на соседней Сенной улице заскрипели телеги и повозки. На веранду вышла Анна, обняла и поцеловала мужа, спросила заботливо:
– Ты что так мало спал этой ночью, Николя?
– Дел много, Аннушка, за день все копится, а вечером не уходят мысли на покой, не дают уснуть.
– Что-то неприятное случилось?
Филимонов покачал головой:
– Да нет, в общем-то, ничего конкретного, но какое-то странное у меня предчувствие. Словно зреет незримо в воздухе беда, вселенская катастрофа. То ли это от летней жары, то ли от газет. Не знаю, родная, но неспокойно у меня на душе.
Анна молча посмотрела на мужа пристально, его тревоги передались ей, потом тихо спросила:
– Будет ли война?
– Не знаю, Аннушка, но, похоже, будет. А нам, по моему пониманию, с германцами нужно торговать, а не воевать. Пусть они с англичанами и французами делят колонии и рынки сбыта, у России совсем другие интересы. А если все же вступим в войну да начнем отступать – будет снова как в японскую. Бунты в больших городах, рабочие дружины, баррикады… Ладно, не будем раньше времени себя хоронить. Ты помнишь, у нас сегодня вечером гости?
– Конечно, помню, Николя.
Филимонов оживился:
