Однако в случае с Фатимой речь шла не просто о посягательстве «непосвященной» на сферу, к которой принадлежали исключительно служители культа: она была обвинена в посягательстве на Годана – родного брата хана Гуюка. Первоначально это обвинение выдвинул вышеупомянутый Шира, а затем и от самого Годана было получено сообщение о том, что ему хуже и он винит в своем состоянии именно Фатиму. Вскоре пришло послание о смерти Годана.
Известно, что брат Гуюка, имевший улус в Северном Китае, на границе с Тибетом (современная провинция Гансу), страдал некоей кожной болезнью [История…, 1999, с. 149], которая в свое время стала предлогом для того, чтобы новым ханом избрать не его, а Гуюка [Джувейни, 2004, с. 173] (см. также: [Pochekaev, 2018, р. 9]). Болезнь не привела к его смерти (последние упоминания в источниках о деятельности Годана относятся к 1251–1253 гг.), однако письмо, в котором сообщалось о его кончине, стало веским доказательством в дополнение к показаниям Ширы, и уйгур Чинкай, вернувшийся к власти после воцарения Гуюка, настойчиво предъявлял его для привлечения Фатимы к ответственности. Неудивительно, что хан Гуюк поспешил арестовать фаворитку своей матери. Тем не менее основные следственные действия начались лишь после смерти Туракины, когда уже никто не мог вступиться за Фатиму. Согласно сообщению Джувейни, следствие и суд осуществлял сам Гуюк, что вполне отвечало принципам организации суда в Монгольской империи [Скрынникова, 2002, с. 169–171], отражая при этом и особую важность данного дела – посягательство на видного члена «Золотого рода», ханского брата.
Имея свидетельские показания Ширы и послания как самого Годана, так и о его смерти, представители власти тем не менее старались добиться признания самой Фатимы. Согласно Рашид ад-Дину, она была подвергнута битью палками и пыткам [Рашид ад-Дин, 1960, с. 117]. Джувейни сообщает о монгольских «методах следствия» более подробно: согласно его сообщению, она была обнаженной закована в цепи и в течение долгого времени оставалась без еды и питья, постоянно подвергаясь «насилию, жестокостям и запугиваниям» [Джувейни, 2004, с. 169]. Неудивительно, что после всего этого она готова была признаться в любых преступлениях, в каких бы ее ни обвинили, что и произошло.
Как бы то ни было, признание было получено, и это позволило официально приговорить Фатиму-хатун к смерти. Саму казнь Джувейни и Рашид ад-Дин описывают примерно одинаково [Там же; Рашид ад-Дин, 1960, с. 117]. Обвинение в колдовстве и посягательстве на члена ханского семейства дало властям повод подвергнуть репрессиям родственников и сподвижников Фатимы: многие из них погибли, другие же подверглись менее тяжким наказаниям; при этом достаточным основанием для привлечения к ответственности являлось то, что тот или иной приговоренный «пришел от Гробницы»[27] [Джувейни, 2004, с. 168, 170].
Любопытно отметить, что суд над Фатимой стал своего рода прецедентом для решения подобных дел в дальнейшем. Джувейни и Рашид ад-Дин сообщают, что вскоре после смерти Гуюк-хана (1248) сам Шира был обвинен в колдовстве против ханского сына Ходжи-огула «и его точно так же бросили в воду, а его жен и детей предали мечу» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 117] (см. также: [Джувейни, 2004, с. 170]). В свою очередь, обвинитель Ширы, некий Али Ходжа, в начале правления хана Мунке (1251–1259) был тоже обвинен в колдовстве, правда, казнили его несколько иным способом: «Менгу-каан приказал бить его слева и справа, пока все тело не оказалось искрошено на мелкие куски», кроме того, «его жены и дети впали в унижение рабства» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 117].
